Это были рослые молодые парни в камуфляжных костюмах. Почти все были вооружены автоматами, часть из них имели новые штурмовые винтовки «МП-43» под уменьшенный винтовочный патрон.

Сюда перебросили специальную штурмовую роту. Хорошо подготовленные солдаты прокладывали путь плотным огнем и гранатами. Но бойцы десантной роты и пехотного батальона уже не уступали по опыту «штурмовикам».

Автоматные очереди и взрывы гранат раздавались до темноты. В самый напряженный момент Тюльков приказал открыть огонь из орудий самоходок Осколочные снаряды, взрываясь в опасной близости от своих траншей, заволокли вечернее небо пеленой дыма от сгоревшей взрывчатки и тлевшего мха.

Орудийный огонь в упор страшен и для бывалых солдат. Выстрелы и взрывы сливались в непрерывный грохот. Рослые тренированные парни из штурмовой роты видели, как осколки наносят смертельные раны их камрадам. Взрывы подкидывали разорванные тела, смятые каски.

Молодой капитан с рыцарским крестом, полученным за штурм Харькова в сорок третьем году, преодолел дымившиеся воронки, между которыми лежали тела его солдат.

За ним бежали с десяток наиболее смелых парней. Капитан в упор застрелил из «маузера» двоих красноармейцев, солдаты опустошали магазины автоматов, убив и ранив еще несколько человек.

Капитан Александр Бобич имел более скромные награды, однако науку ненависти постиг в полной мере. Расстреляв диск автомата, бросился на «рыцаря» и сильным ударом разбил о его каску приклад. «Маузеровская» пуля вырвала клок кожи под ухом. Оглушенный капитан с руганью обрушил тяжелый казенник «ППШ» сбоку, целясь в шею.

Удар свалил немецкого офицера. Ординарец Андрюха, хрипло крича, стрелял в бежавшего следом ефрейтора. Тот упал, но рядовой Минаев продолжал нажимать на спуск автомата.

Началась рукопашная схватка, более похожая на свалку, где кричали, матерились на нескольких языках и били друг друга прикладами, ножами, саперными лопатками. Почти вся группа во главе с немецким капитаном осталась лежать возле траншеи.

Андрей Минаев подобрал «маузер» и выпустил остаток обоймы в сторону отступивших врагов. Его позвал Александр Бобич:

– Хватит палить. Помоги раненого перевязать.

– Сейчас…

Семнадцатилетнего ординарца трясло. Он с трудом отходил от горячки боя. Капитан Бобич помогал санитару накладывать шину на перебитую ногу молодого красноармейца, немногим старше Андрея. Парень дергался от боли, во рту закипала розовая слюна.

– Мамоньки… болит, сил нет. Отрежут ногу, да?

– Лежи спокойно, – прижимал его коленом санитар.

Он видел, что нога перебита почти надвое. Вряд ли парню доведется когда-нибудь сплясать. Дотащить хотя бы живым до санчасти, а там как бог даст. Андрей сунул «маузер» за ремень и принялся тоже помогать санитару. Капитан, в прожженной гимнастерке, расстегнув пуговицы, вслушивался в прерывистое дыхание сержанта, лежавшего недалеко от парня с перебитой ногой.

– Умирает он, товарищ капитан. Три пули в грудь словил, – сказал санитар.

– Дай бинт, перетяну потуже. Его в первую очередь к хирургу надо.

Тяжелораненый сержант с сильными мускулистыми руками с усилием приподнялся на локтях и отчетливо произнес:

– Выживу… один я у матери остался. Спасите, товарищ капитан…

В нескольких шагах пытался уползти немецкий офицер с неестественно вывернутой шеей.

– Куда? – наступил ему сапогом на спину красноармеец и выстрелил из карабина в голову.

Перевернув тело, снял золотистый крест, отстегнул часы, вытащил из карманов бумажник и документы.

– Часы себе оставь, а остальное сдай старшине, – не глядя на бойца, коротко обронил капитан Бобич. – Сержанта срочно в санчасть. Выживет, парень крепкий.