Меня никогда не заводила грубость. Ни один из трех моих мужчин никогда не проявлял агрессии в мою сторону, и папа у меня мягкий, спокойный человек. Но сила, которой пахнет Гробников, забивая этим ароматом мои легкие, будоражит. Потому что я уверена, – нет, я знаю, что он не причинит мне зла. И контракт здесь ни при чем. Мое тело буквально прошибает током, потому что я совершенно не понимаю, чего хочу. В голове на удивление пусто и тихо, чертов внутренний голос, который учил меня морали, тоже подозрительно молчалив. Может, не проснулся еще. Я же проспала… А сколько, кстати?

Не представляю, что в этот момент написано на моем лице, потому что Егор прикрывает глаза, как-то устало вздыхает и убирает руку.

Почему сейчас, если я почти решилась?!

– Ты мне муж? – спрашиваю внезапно севшим голосом, удивляя своим вопросом не только мужчину, но и саму себя. Мы ведь знакомы всего-то сколько, час, два? Ах, ну да, с его стороны, минимум сутки. Только я все равно ничего не могу с собой поделать. Мне отчаянно хочется изучить этого невозможного типа.

Гробников распахивает глаза и хитро рассматривает мое лицо.

– Не знаю, что ты задумала, Осечка, – с лукавой улыбкой мягко отвечает, – только играть со мной не рекомендую. Я спец в охоте, кошечка.

Гипнотический взгляд, губы, которые стремительно приближаются ко мне, и я, наконец, прихожу в себя.

Чай! Собственноручный сбор… Ах ты, ж старый пень!

Кошечка, значит! И это тот, который их на дух не переносит?! Собачник, видите ли! Ну, я тебе устрою варфоломеевскую ночь, зверолов чертов! Траппер проклятый! Я умею когти выпускать в наглые рожи!

Внутренне подбираюсь, мои губы растягиваются в подобие оскала, обнажая зубки. Это не угроза, а обещание, что я превращу его жизнь в ад. В конце концов, чем знаменит девятимиллиметровый автоматический пистолет Стечкина? Двухрядным магазином на двадцать патронов и возможностью вести автоматический огонь. А блондинки известны своим интеллектом и исключительным коварством.

– Так ты мне муж? – повторяю свою вопрос, опуская взгляд на мужской рот и снова поднимаю к глазам. И, нет, я не мастер пикапа, не приходилось, понимаешь ли. Меня как-то и без этого всего замуж звали.

– Муж, – отвечает хрипло, приближая свое лицо к моему.

Надо же, работает. Мощные лапищи снова опускаются на мои ноги, вызывая некий трепет.

– Сгоняй за тампонами, а? – упираюсь ладонями в его торс, дожидаясь, пока сказанное дойдет до армейского мозга.

Время тикает, а недоумение на лице Тесака не спешит смениться пониманием.

– А еще у нас в холодильнике мышь повесилась, – продолжаю приторно-сладким голосом, пока мои пальчики поглаживают мужскую накаченную грудь. – Одна я ем по ресторанам, но разве такого коня прокормишь? Ты не мог бы себе готовить?

– В любой нормальной семье муж – добытчик, а жена – хранительница домашнего очага, – подозрительно спокойно произносит Тесак. – Странно, что тебя ни один из бывших этому не научил.

Ах ты ж, копытное! Шовинист фигов! Да я итак готовила своим мужьям, потому что мне хотелось приятное сделать! А мне цветы дарили, мелочи приятные, вкусняшки и прочие комплименты. Тебе же, если мне придется кашеварить, я еду солить не буду. Будешь ходить не солоно хлебавши и помнить свое место, хлыщ!

– Да? Ну, ладно. Не проблема, – лениво бросаю, а внутри аж распирает от эмоций, но я держусь из последних сил, чтобы не проколоться. – А что ты ешь, кстати? Овес?

Губы Гробникова растягиваются в презрительную ухмылку, а его лицо приближается к моему.

– Я – лучшее, что было и будет в твоей жизни, Осечка.