– Это ты так захотела? – спросила мама у Селестии.

– Нет, что вы. Я бы с удовольствием осталась у вас.

– Это я так решил, – сказал я, хотя Селестия радовалась, что мы ночуем в гостинице. Она говорила, что ей всегда не по себе, когда мы спим в одной кровати в доме моих родителей, хотя мы состоим в законном браке и все такое. Когда мы ночевали здесь в прошлый раз, она надела ночную рубашку как из XIX века, хотя обычно спала обнаженной.

– Но я уже приготовила вам комнату, – сказала Оливия, вдруг повернувшись к Селестии. Женщины взглянули друг другу в глаза так, как мужчины в жизни друг на друга не посмотрят. На мгновение они оказались в комнате одни. Когда Селестия обернулась ко мне, она была странно напугана.

– Рой, как ты думаешь?

– Вернемся утром, мам. Как раз к медовому печенью.

Сколько времени у нас ушло на сборы перед уходом? Возможно, так всегда бывает, когда смотришь в прошлое, но все, кроме меня, медлили, словно набили карманы камнями. Когда мы, наконец, подошли к двери, папа передал Селестии укутанную куклу.

– Раскрой его слегка, – сказала мама, отогнув одеяло, и рыжее закатное солнце снова зажгло нимб.

– Оставьте себе, – сказала Селестия. – Ну, правда.

– Она для мэра, – сказала Оливия. – А мне ты можешь сделать еще одну.

– А еще лучше – настоящего внука, – вставил Рой-старший и обвел своей большой рукой невидимый круглый живот. Его смех рассеял липкие чары, которыми нас приковало к дому, и мы смогли уехать.

Селестия растаяла, как только мы оказались в машине. Злые силы или нервы, мучившие ее, исчезли, когда мы выехали на шоссе. Она опустила голову между колен, чтобы расплести французскую косу, и распушила убранные волосы. Потом она выпрямилась и снова стала собой: вернулись копна волос и озорная улыбка.

– Боже, как было непросто.

– Правда, – согласился я. – Понять не могу, в чем дело.

– В ребенке. Когда речь заходит о внуках, даже нормальные родители с катушек съезжают.

– Но твои-то не такие, – сказал я, вспомнив ее отца и мать – холодных, как замороженный пирог.

– Нет, и они тоже. Они просто рядом с тобой сдерживаются. Им всем психотерапевт нужен.

– Но мы же хотим завести детей. Ну, что с того, если они тоже детей хотят. Хорошо же, что мы все хотим одного?

Перед мостом по пути в гостиницу я съехал на обочину. Мост явно не подходил по размеру к тому, что на карте значилось как река Алдридж, но на деле было просто широким ручьем.

– Что у тебя на ногах?

– Босоножки на платформе, – ответила Селестия, нахмурившись.

– Ты в них идти можешь?

Селестию явно смущали ее туфли – замысловатая конструкция из ленты в горошек и пробковых платформ.

– Нет, а как бы я впечатлила твою маму в туфлях на плоской подошве?

– Не переживай, это близко, – сказал я и ступил на мелкую насыпь. Селестия семенила за мной.

– Держись за шею, – предупредил я и взял ее на руки, как невесту. Так я и нес ее до конца пути. Она уткнулась мне в шею и вздохнула. Я никогда ей не признавался, но мне нравилось быть сильнее, так, чтобы у нее буквально земля уходила из-под ног. Она мне тоже не говорила, но я знал, что ей тоже это по душе. Когда мы дошли до ручья, я поставил ее на влажную землю.

– Что-то ты потяжелела. Может, ты все-таки беременна?

– Ха-ха, очень смешно, – сказала она и посмотрела вверх. – Для такой речушки мост явно великоват.

Я сел на землю, скрестив ноги, и прислонился спиной к металлической опоре, будто это дерево у нас перед домом. Я похлопал рукой по земле перед собой, и Селестия села ко мне спиной, я обнял ее за грудь, прижавшись подбородком к ее шее. Прозрачная вода в ручье пенилась, набегая на гладкие камни, и в сумерках маленькие волны отливали серебром. От моей жены пахло лавандой и кокосовым тортом.