Девчонки оживились и включили креатив. Террасу огласили веселый гомон и заливистый смех, из офиса на свет божий потянулись наши мужики. Мне это оказалось на руку, так как с толпой любителей пива пришел и наш штатный фотограф Игнат. Камера и вдохновение были при нем, так что я в роскошном ожерелье была запечатлена профессионалом.

– Люсенька, тебе очень к лицу эта пектораль! – всплеснул пухлыми лапками умник Ерофеев.

– Как породистой немецкой овчарке – ошейник с медалями! – влез зараза Вадик.

– Убью, – пообещала я, пошарив глазами по толпе вновь прибывших в надежде, что кто-нибудь догадался захватить с собой скифский меч.

Ничего, что он не шашка, пырнуть Антипова сгодится.

– Не убивай меня, Люся, я сдаюсь! Хенде хох! – Вадик вздернул руки и так и побежал от меня, метнувшейся к нему с рычанием, которое, каюсь, гармонировало с образом немецкой овчарки.

– Пентакль отдай! – заорал бдительный Саня, перехватывая меня в дверях.

– Пектораль, – поправил его Ерофеев.

– Да какая разница!

И пока знаток занудно объяснял тупице, что пентакль – это магический символ, а пектораль – нагрудное украшение, я пыталась настигнуть удирающего Вадика в коридорах редакции, но он коварно скрылся от меня за дверью мужского туалета.

– Все равно я тебя убью! – пообещала я громко, чтобы этот гад в сортире меня услышал.

– Не о том думаешь, Люся! Тебе сегодня в ночь лететь за границу, чемодан пора собирать, а ты еще интервью не сдала! – уела меня Тигровна, величественно выступившая из дамской уборной.

– Сейчас сдам, – пообещала я и зашагала в редакторскую.

Пока расслабленные пивом мальчики и взбодренные фотосессией девочки зависали на террасе, я в гордом и отвратительном одиночестве ударно трудилась на рабочем месте и в итоге успешно отшлифовала корявенькое интервью до блеска.

– Неплохо, местами даже свежо, – неохотно похвалила меня Тигровна, ознакомившись с текстом.

– Тогда – все? Я могу идти домой и собирать чемодан? – обнадежилась я.

– Конечно, только перед уходом сделай новость про молочников, они прислали пресс-релиз, но он деревянный, его еще пилить и пилить.

– Пилите, Шура, они золотые, – недовольно пробурчала я, не рискнув возроптать в полный голос.

Тигровне перечить нельзя. Нужно безропотно соглашаться, а потом делать по-своему.

Вяло помахивая распечаткой деревянного пресс-релиза молочников, я вернулась в редакторскую, обстановка в которой разительно изменилась. Работа кипела, дым стоял коромыслом…

– Дым? – мой здравый смысл первым почуял неладное. – А откуда дым-то?

Дым был самый настоящий – темный, вонючий и быстро уплотняющийся, как грозовое облако.

– Пожар! Горим! – закричала Анжела и смела в подставленную сумку все мелкое барахло со своего стола.

Чувствовалось, что коллега до автоматизма отработала навык стремительной эвакуации. Хотя обычно это упражнение у нее включает еще и быстрое и бесшумное одевание – у Анжелы богатый женатый любовник, который очень не хочет, чтобы о его связи с красавицей журналисткой узнала законная супруга.

Противно завыла пожарная сигнализация, мертвый голос женщины-робота зациклил оповещение:

– Пожарная тревога! Пожарная тревога! Покиньте помещение! Не пользуйтесь лифтами! Следуйте к выходу согласно плану эвакуации! Пожарная тревога!

Тот эвакуационный план, конечно же, никто не читал, так что вся толпа повалила в одни стеклянные двери, которые закономерно не выдержали натиска и пали, добавив к топоту и паническим выкрикам скрежет, звон и болезненные стоны.

Я обмотала нижнюю половину лица шарфом и тоже двинулась на выход, держась в хвосте толпы и поближе к стене.