– Товарищи! – обратилась к ним Валентина. – Оставьте в покое продавца, она не виновата. На хлебозаводе сломалась печь. Ее починили, хлеб выпекут и доставят через несколько часов. Берите тот, что есть. Он вчерашний, но вполне хороший.

– Мягонького хочется, тепленького, – сказала стоявшая впереди старушка. – Что нам этот черствый?

Покупатели одобрительно зашумели. «При Хрущеве и за черствым в очередях давились. Разбаловали вас», – чуть не сказала Валентина, но вовремя спохватилась. Не стоит вспоминать. Хрущева сняли – туда ему и дорога.

– Вы в деревне росли? – спросила у старушки.

– Нет! – гордо сказала покупательница. – Коренная минчанка.

– Ну, а я в деревне, – улыбнулась Валентина. – Помню, как мать хлеб пекла. Черный, как земля, но такой вкусный и пахучий. Пробовали?

– Правда, правда, – загомонили в собравшейся толпе. Большинство, как и Валентина, были деревенскими. Минск втягивал в себя людей со всей республики, но большей частью – из села. – Вкусный был хлеб.

– Мать никогда не давала нам его есть горячим, – продолжала Валентина. – Как бы ни просили. Говорила, что случится заворот кишок. И мы ждали, пока хлеб остынет. Вот так, дорогие товарищи. Хотите горячего хлеба – приходите через несколько часов. А поесть – и этот сгодится. Он качественный. Вот смотрите!

Она взяла с полки кирпич ржаного хлеба, положила на разделочную доску на прилавке и лежавшим здесь же ножом разрезала поперек. Взяла половинки и продемонстрировала их покупателям стороной разреза.

– Мякиш ровный, ноздреватый. Посторонних включений и непропеченных мест не наблюдается. Корка ровно прилегает к мякишу и нигде не отстает. Режется легко, так что ничего не черствый.

Покупатели переглянулись и потянулись к кассе выбивать чеки. Лишь старушка недовольно отошла в сторонку.

– Спасибо, Валентина Алексеевна! – сказала молоденькая продавец. – Чуть меня не съели.

– Сама не могла им сказать? – вздохнула Валентина. – В училище не обучали, как с покупателями работать?

– Я так не сумею, – смутилась девушка. – Чтобы в несколько слов людей переубедить.

Валентина махнула рукой и пошла к себе. Но, едва зашла в кабинет, позвонили из торга[18]. Рубщик мяса заболел и сегодня не придет. Но замену ищут, а пока торгуйте тем, что есть. Тут уж Валентина не сдержалась. Положив трубку, выругалась так, что заместитель вобрала голову в плечи. А потом еще беда подплыла. В кабинет влетела заведующая винно-водочным отделом.

– Алексеевна! – воскликнула с порога. – Там Нехайчик водки нажлуктался. Пьяный в зюзю.

– Как? – оторопела Валентина. – С утра? Где он водку взял?

– Украл бутылку и распил в подсобке.

– Ну, а вы куда смотрели?

– Не заметили, – опустила голову заведующая. – Продавец обслуживала покупателей. Он тихонько вытащил из ящика и вынес под халатом.

– Что ж, веди к нему! – велела Валентина.

Грузчик обнаружился в подсобке. Он сидел на ящике из-под макарон и счастливо улыбался. Увидав директора гастронома, попытался встать, но бессильно стек обратно.

– Алексеевна! – сказал, мотнув башкой. – Я – нормально. Час, другой – и буду как огурчик.

Валентина наклонилась и, схватив его за ворот, вздернула на ноги.

– Ты чего мне обещал, скотина! – прошипела, морщась от исходившего от грузчика перегара. – На работе чтоб ни-ни? Все, Нехайчик, лопнуло мое терпение. Увольняем по статье. Хвосты коровам будешь заносить.

Она потащила грузчика к дверям. Тот попытался упираться, но куда там! Бог Валентину силой и ростом не обидел – сама могла бы ящики таскать.

– Не злися, Алексеевна, – бормотал влекомый ею грузчик. – Я за бутылку заплачу. Ну, не сдержался трохи… Прости. В последний раз…