«Неужели этот парень впрямь такой хороший? – размышляла Ольга, смежив веки. – Нет, понятно, почему его Сергей так хвалит. Служили вместе, да еще Борис его от смерти спас. Но работники торговли… Телеграмму-то они прислали. И ведь сообщают факты. Был комсоргом на заставе, командиром отделения. На Даманском бился храбро и умело. Спас раненого офицера и бойцов, сам был ранен. Он не пьет, не курит, до призыва добросовестно трудился в гастрономе. А еще талантливый художник, сочиняет песни, сам играет и поет. Не могу поверить. И такого захотели посадить… Повезло, что ко мне попала эта телеграмма! Ну, держись, товарищ Аграновский! Обзавидуешься!

С этой мыслью и уснула…

Настроение у Савчука было хуже некуда. В судебном заседании предстояло рассмотреть дело, которое ему не нравилось. Нет, на первый взгляд повода придраться не имелось. Для типичной хулиганки расследование проведено добросовестно и полно. Показания свидетелей и потерпевших, протоколы очных ставок и осмотра места происшествия… Обвиняемый не согласился с доказательствами и представил свою версию события? Что ж, бывает. В заседании ее придется огласить? Ерунда. Савчука тревожило совсем другое. Первое – защитник обвиняемого Коган. Чтобы знаменитый адвокат согласился защищать простого хулигана? Что-то не вязалось. И в распорядительном заседании Коган вел себя довольно странно: никому не возражал и не заявлял ходатайств. А ведь мог бы, если б что-то знал, ходатайствовать о дополнительном расследовании. В его практике хватало дел, прекращенных на этой стадии. И Савчук ему вряд ли отказал бы: иметь дело с Коганом ни один судья в республике добровольно не захочет. Только Коган промолчал. Это означало, что он намерен развалить дело в судебном заседании, где добиться оправдательного приговора.

Ну, и хрен бы с ним – Савчуку плевать на милицейских следователей, недовольство их начальников. Только председатель, поручая ему это дело, строго-настрого предупредил:

– Этого Коровку нужно посадить – года на два минимум.

– Почему? – спросил Савчук.

– Мне звонили из горкома. Там один из потерпевших – сын секретаря Григоровича. Понял?

– Да, – сказал Савчук, забирая тоненькую папку.

Он подобных «указивок» не любил – впрочем, как и другие судьи. Нет, конечно, мог не согласиться. Но тогда с работой нужно попрощаться: на новый срок не изберут, даже выдвигать не станут.[19] Это в лучшем случае. При особом отношении отстранят от дел еще и раньше. И куда потом ему идти? В адвокаты? Там коллегия решает, принять или нет, ну а председателю, конечно, позвонят… Повезет – устроишься юрисконсультом на заводе, станешь там листать бумажки, получая скромную зарплату. Только если вдруг в горкоме на него обидятся всерьез, то и должность юрисконсульта бывшему судье не светит. Слесарь или токарь. Но когда тебе за 40, поменять профессию совсем не тянет.

Наверное, чтобы он не передумал, заседателей по делу подобрали соответствующих: Тимофея Карповича с Таисией Григорьевной. Два пенсионера. Первый – старый большевик, начетчик, сталинист, хулиганов люто ненавидит, постоянно требуя для них лишения свободы. И Таисия Григорьевна, в прошлом школьная учительница, постоянно ему вторит. Наверное, натерпелась от своих учеников. С ними, если и захочешь, никого не оправдаешь. Скажут: «Посадить!» – и выполняй.[20] Надо же было этому Коровке повстречаться с сыном Григоровича…

Мрачные мысли Савчука прервала заглянувшая в кабинет секретарь.

– Станислав Адамович! – выпалила с порога. – Там, там…

– Что? – насторожился судья.