– Если б дело только в нем, – вздохнул Борис. – Сыночек этот разозлил меня. Все пальцы гнул в опорном пункте: дескать, плясать вас заставлю. Козел безрогий!

– С таким папашей можно пальцы гнуть, – просветила Алексеевна. – Нарвешься ты на неприятности.

– Что делать?

– Позовут к инспектору – подпиши бумагу, которую предложит.

– А не поздно?

– Вряд ли, – директор покачала головой. – Ментам так проще: получили заявление – и закрыли дело. Хотя… Квартиру, говоришь, смотрел?

– Интересовался.

– Возможно, ошибаюсь, – Алексеевна помедлила. – Помнишь, перед твоим уходом в армию мы говорили о квартире? Я тогда сказала: ты ее можешь потерять. Полгода в ней отсутствуешь – и утратил право на жилье. Пусть служба в армии – причина уважительная, но могут шахер-махер сотворить. С жильем в столице очень трудно, и чтобы получить его, на что только не идут! Тогда вопрос решили – ты сдал полуторку субквартирантам. Только вот что… У милиции, насколько знаю, есть негласная договоренность с исполкомом. Если арестованный за преступление живет один в квартире и по суду получит срок, его жилье передают ментам. Понятно?

– Вы полагаете?..

– Не знаю, Боря, – Алексеевна вздохнула вновь. – Верить, что такое может вдруг случиться, не хочу. Другое время, партия репрессии публично осудила. За соблюдением социалистической законности в стране следят. Состряпать дело против невиновного? Героя-пограничника? Да я сама в ЦК пойду! Не побоюсь.

– Не нужно, Валентина Алексеевна, – сказал Борис. – Листок бумаги с ручкою найдутся?

– Держи! – придвинула к нему листок и шариковую ручку.

Он взял и написал на нем пять цифр и имя. Отдал директору.

– Если вдруг меня задержат, позвоните. Мой друг Сергей. Отец его юрист, профессор, заведует кафедрой уголовного права. Скажите, что мне нужен адвокат Коган.

– Слыхала про него, – сказала Алексеевна. – Только он берется не за каждое дело. И дорого возьмет.

– Насчет денег не волнуйтесь – заплачу. Я получил вознаграждение за изобретения. Отцу Сергея Коган не откажет – они давно знакомы.

– Хорошо, – директор спрятала листок. – Как я узнаю, что у тебя возникли неприятности? В милиции не скажут. Кто я для них?

– Инспектор обещал прислать повестку, – сказал Борис. – Как получу, приду сюда, отдам ключи от квартиры. За ними не вернулся – значит, посадили. Тогда звоните другу.

– Ох, Боря! – директор покачала головой. – Ну прямо, как в тридцать седьмом году. Тогда многие держали дома чемоданчики с вещами для тюрьмы, чтобы, когда придут за ними, с собой все было. Сама не видела, конечно, но мне об этом говорили.

– Спасибо, что напомнили, – сказал Борис. – Подготовлю.

– Тьфу на тебя! – воскликнула директор. – Забудь! Не будет этого!

– Вы только другу позвоните, не забудьте, – попросил Борис.

– Не беспокойся, сделаю, – вздохнула Алексеевна…

Следователь Советского РОВД лейтенант Мурин с недоумением листал папку с уголовным делом. За год работы он уже усвоил, что дела, возбужденные дознанием, расследуются милицией халтурно – лишь бы поскорее спихнуть их следствию. Что, впрочем, и понятно. По статье о злостном хулиганстве, где предусмотрено не такое уж малое наказание – до пяти лет усиленного режима – срок расследования сокращенный. Крутись, как хочешь.

Только, вопреки обыкновению, в этот раз дознаватель Пинчук буквально выпрыгнул из шкуры. Или из кителя. Протокол осмотра места происшествия составлен каллиграфическим почерком, словно школьница писала. Пускай там ничего не найдено, зато бумага есть, подшита, и Мурину не надо самому тащиться в тот Зеленый Луг. Есть протокол допроса подозреваемого – тот все отрицает. Паспорт задержанного изъят и к делу приобщен. Что там с доказательствами… Порядок. Два допроса потерпевших, две свидетельницы. В общих чертах версию подтверждают: нахал загорал нагишом, в ответ за замечание послал двух положительных парней на три веселых буквы. Когда те предложили прекратить нарушать общественный порядок, пустил в ход кулаки.