– Да.

– Ну что ж, это объяснимо. Тогда я вам добавлю немного уверенности…

– Только не скупитесь.

– Я не исключаю, что после всех ножевых ранений она была еще жива. Ее задушили. Преступник понимал, что ее нельзя оставлять в живых. И еще…

– Говорите. – Андрей уставился в пол.

– С маньяками это случается… Иногда они стремятся получить удовольствие именно в те секунды, когда жертва бьется в предсмертных судоргах… Вы понимаете, что я хочу сказать?

– У вас выпить нечего? – спросил Андрей.

– Хороший вопрос. – Аркадий Евгеньевич открыл дверцу тумбочки стола, вынул початую бутылку коньяка, два граненых стакана, расположил все это на своем столе, сделал приглашающий жест рукой – придвигайся, мол, поближе. – Для человека моей профессии коньяк средь бела дня простителен.

– У меня такое впечатление, что он вам простителен в любое время суток. И в любом количестве.

– Спасибо на добром слове, конечно… – Анатом разлил коньяк в стаканы, хорошо разлил, не скупясь. – Будем живы, Андрей. – Из ящика стола он вынул очищенный грецкий орех, разломил его, половинку протянул Андрею.

– За справедливость, – сказал Андрей.

Коньяк оба выпили до дна, зажевали орехом, помолчали.

– Хочу уточнить твой тост, Андрей… Ведь мы можем говорить на «ты»?

– Конечно.

Аркадий вынул папку из стола, подержал на руке и снова сунул в ящик, решив, видимо, что снимки, которые лежали внутри, не стоит рассматривать слишком часто.

– Ты предложил выпить за справедливость. Я не возразил. Но несколько слов добавлю… Великодушие, доброта, готовность простить, забыть обиду… Все это не имеет ничего общего со справедливостью. Помиловать – это нарушить справедливость, проявить великодушие – это значит наплевать на справедливость.

– Что же тогда справедливость? – спросил Андрей.

– Это око за око, зуб за зуб – так говорили древние мудрецы. Справедливость сурова, а часто попросту кровава.

– Это значит…

– Это значит – смерть за смерть, – сказал Аркадий и разлил остатки коньяка по стаканам. – Согласен?

– Я его найду, – ответил Андрей словами, которые за последние дни произнес уже не первый раз.

– Он левша.

– Это точно?

– Он нож держал в левой руке. И зубы у него не слишком хороши.

– Он ее еще и кусал?!

– Чего не сделаешь в порыве страсти, – печально произнес Аркадий. – Давай, Андрей, еще по глоточку… С моими клиентами не выпьешь, с ними и поговорить-то толком не всегда удается.

– Но иногда удается? – удивился Андрей.

– Очень редко. Это уж если хорошо выпить. Тогда мне неважно, что они отвечают и отвечают ли вообще. Давай… За справедливость… Как мы ее понимаем. Ведь мы все выяснили? У нас нет расхождений в толковании этого понятия?

– И не будет, – твердо произнес Андрей, осознав вдруг, что начал хмелеть. – Да! Аркадий, – вспомнил он, поставив пустой стакан на стол. – Я слышал, вчера недалеко от Коктебеля девочку нашли? У Чертова Пальца.

– Нашли то, что от нее осталось.

– Это он?

– Есть основания так предполагать.

– Значит, не успокоился?

– А эти ребята не успокаиваются, – неожиданно трезвым голосом произнес Аркадий. – Он может отсидеть десять лет за колючей проволокой, а выйдя на свободу, в первый же вечер… Ты понял, да? В первый же вечер отправляется на охоту. Он об этом мечтает все десять лет. Говорят, что горбатого могила исправит – это про него, про нашего с тобой клиента. Поэтому уголовные дела, связанные с убийствами на сексуальной почве, никогда не закрываются. Сколько бы лет ни прошло после преступления. И еще скажу тебе… Ребенка младшего школьного возраста, убившего кошку, собаку, морскую свинку… уже надо ставить на учет.