Впрочем, проблемы с работой – это ерунда. Эти проблемы можно решить. Другое было куда серьезнее.

Попытки завести ребенка сопряжены со строжайшим режимом сексуальной жизни. Каждые два месяца врач составлял для Джонсонов график. Отмеченные в календаре периоды воздержания, отмеченные в календаре благоприятные для зачатия дни, часы, чуть ли не минуты. Секс по звонку таймера.

Они неделями ночевали в разных спальнях, и это было мучительно, во всяком случае – поначалу. Мучительно было заниматься любовью по расписанию. В конце концов любовь для них почти превратилась в тяжелую, неприятную, но необходимую процедуру вроде похода к стоматологу.

Когда органайзер начинал деликатно позванивать, напоминая, что через час Сэм и Дженни должны лежать в постели и пытаться (боже, в проклятый сотый раз пытаться!) сделать ребенка, Сэм срывался с работы и мчался по московским пробкам домой, где его уже ждала Джейн – ждала обреченно, мучаясь чувством стыда и собственной неполноценности из-за того, что не может родить такого желанного, такого необходимого им обоим ребенка.

Нет, слава богу, за годы своих мытарств по клиникам и специалистам, несмотря на расписание, на вечные гормоны и секс по часам, они не утратили влечения друг к другу. Но если раньше их любовь была легкой, радостной, светлой, то теперь к ней примешивалось вечное чувство потери, горечь бесконечных разочарований, неловкость. Нередко, занимаясь любовью с женой, Сэм чувствовал слезы у Джейн на лице, и это были отнюдь не слезы восторга.

Когда в подходящий для зачатия день и час они ложились в постель (поначалу – мучимые неловкостью ситуации, позже – почти равнодушные), Сэм остро ощущал ненормальность происходящего, неуместность этого секса. То, чем они занимались, больше не было актом любви. Это было актом отчаяния. А ребенка все не получалось.

Однажды Сэм поймал себя на мысли: «Я не хочу этого делать. Я не хочу иметь к этому отношения. Я не хочу ехать домой».

Он испугался, прогнал эту мысль, затолкал в дальний угол сознания, сделал вид, что ничего такого не было. Но оно было, вот в чем проблема.

Убедившись, что естественным образом ребенка Джонсонам не зачать, врачи посоветовали искусственное оплодотворение.

Снова гормоны. Почти полгода в разных спальнях. Впрочем, для Сэма это было почти облегчением. Да и для Джейн, пожалуй, тоже. Расходиться вечером по своим комнатам было честнее, чем ложиться в общую постель по звонку. С этим сексом по расписанию оба почти забыли, что такое настоящее желание.

Раз в месяц Дженни с Сэмом приезжали в клинику, чтобы сдать «репродуктивный материал», как это деликатно называли врачи. Для Джейн процедуры были мучительны.

– Увы, голубушка, – сказал профессор, занимавшийся с ней. – Взять у вас яйцеклетку безоперационным путем невозможно. Придется делать прокол в стенке матки.

Джейн делали эти проколы одиннадцать раз.

Операцию проводили под местной анестезией – совершенно безболезненно. Но потом, когда Сэм привозил жену домой, анестезия отходила, и Дженни иногда сутки, а иногда – трое почти не вставала с кровати. По квартире она ходила, закусив от боли губу, согнувшись почти пополам. Ей было больно ходить в туалет, больно сидеть, больно лежать… По ночам она плакала. После третьей процедуры Сэм настоял, чтобы жене выписали снотворное.

Дженни мужественно терпела, но все было бесполезно: эмбрионы никак не хотели выживать в пробирках, месяц за месяцем гибли.

Наверное, правда, что человек привыкает ко всему. Джейн привыкла к ежемесячным поездкам в клинику, к тому, что ей почти все время больно, к тому, что без снотворного не уснуть.