«Едва ли есть народ другой на свете,
Столь суетный, как все сиенцы эти.
>181 Французы даже суетны не так…»
Другая тень тут выразила мненье,
Чего не мог я ожидать никак:
>184 «Для Стрикко{169} только сделай исключенье,
Который мотовства был страшный враг.
Потом отдать ты должен предпочтенье
>187 Никколо{170}. Он за то здесь, что открыл
И ввел гвоздику сам в употребленье,
Гвоздику, это чудное растенье.
>190 Которое он смело разводил
В родном саду{171}, где дорогое семя
Во всякое плодиться может время.
>193 Потом ты исключить еще забыл
Веселую ватагу, где когда-то
Даньяно{172} расточительный кутил
>196 И где неистощимый Аббальято{173}
Умел острот так много расточать…
Когда ж теперь желаешь ты узнать
>199 Того, кто о сиенцах судит здраво,
Как сам ты судишь, то имеешь право
Во мне тень Капоккио{174} ты признать.
>202 Чтобы скорей набить свои карманы,
Подделывал я золото и слыл
Алхимиком. Я в мире – вспомни – был
>205 Подобием преловкой обезьяны».

Песня тридцатая

Перед поэтами проносится призрак Мирры. Тень Джианни Скикки бросается на алхимика Капоккио и низвергается с ним на дно вертепа. Другие призраки и упрек Вергилия.

>1 Когда на племя фивское была
Разгневана Юнона за Семелу{175}
И в месть свой гнев ужасный облекла,
>4 Тогда Юноной страшному уделу
Афамас обречен был. До того
Юнона обезумила его,
>7 Что он, жену увидя, у которой
В тот час два сына были на руках,
К ней подбежал, с одной его опорой
>10 Безумство было, – крикнув: «О, в сетях
Сейчас поймаю с львятами я львицу!..»
Потом с зловещим бешенством в глазах
>13 Он кверху поднял грозную десницу,
Леарха сына за ноги схватил,
Швырнул его он кверху, словно птицу,
>16 И об утес несчастного разбил,
А мать с другим ребенком утопилась…
Когда величье Трои закатилось,
>19 И царь, и царство в сумраке могил
Нашли покой, тогда в плену скиталась
Несчастная, лишенная всех сил,
>22 Гекуба и слезами заливалась
О смерти Поликсены{176}, и потом,
Когда в слезах на берегу морском
>25 Она труп Полидора отыскала,
То ярость в ней такая началась,
Что, словно пес, Гекуба лаять стала;
>28 От горести рассудок в ней угас.
Но никогда фивяне иль трояне,
В которых кровь от бешенства зажглась,
>31 В дни мирные, или в военном стане,
Жестоки столько не были, людей
Так не терзали люто, как зверей,
>34 Подобно двум свирепым привиденьям,
Которые – забыть их не могу —
Крутились перед нами с озлобленьем,
>37 Кусались, словно вепри на бегу.
Вот тень одна мгновенно наскочила
На Капоккио, зá шею схватила
>40 Противника, согнув его в дугу,
И, бороня им землю, потащила
Его с собой. Тогда проговорила
>43 Тень аретинца мне: «Смотри ты: вот
Джианни Скикки{177} бешеный промчался;
Он в ярости других теней грызет».
>46 «Пусть дух другой, – тогда я отозвался, —
Тебя, как эта тень, не загрызет;
Но чей же призрак это?» И дает
>49 Мне тень ответ: «То Мирры похотливой
Преступная и грязная душа.
Она к отцу любовью нечестивой
>52 Пылала, в тайных помыслах греша.
Но чтоб отец с ней разделить мог ложе,
Она меняла вид свой, уничтожа
>55 Все прежние черты свои, как тот
Свирепый дух, который уже скрылся.
Плененный кобылицей, без хлопот
>58 Он получить за то ее решился,
Что принял вид Донати, сочинил
Духовную и мертвым притворился.
>61 За тот подлог коня он получил».
Когда две тени бешеные скрылись,
Свои глаза туда я устремил,
>64 Где новые преступники роились.
И я одним из них был поражен,
Так что невольно очи опустились.
>67 Похож бы был на лютню очень он,
Когда б из бедер ноги не торчали.
Он страшной водяной был отягчен,
>70 И эти ноги чуть его держали;
Раздутостью пугал его живот.
Стонала тень от жажды и печали,
>73 И, словно пасть, она открыла рот: