– Плитка к плитке! – восхитился Витольд блеском глазури. – Наверное, доктор Шмайз вывез эти плитки из Ирака, откуда еще? Им тысячи лет. Они стоят больших денег, майор.

– Чем не понравился морским пехотинцам портрет?

Портрет, о котором говорил Досет, висел в простенке.

Волевое мужское лицо, окруженное седым облаком клубящихся, будто приподнятых порывом ветра, волос; огромный выпуклый лоб; квадратная, как у человеко-быков, борода; странные, по-женски нежные, необычайной голубизны глаза. Казалось, портрету тесно в раме. Это, наверное, и возмутило морских пехотинцев: над властно поднятой бровью чернели звездчатые, как в стекле, пулевые отверстия.

– Кто это?

Эксперт пожал плечами.

– Но какую-то привязку отыскать можно? – рассердился майор. – Родственник хозяйки? Или историческое лицо? Или просто друг дома?

– Пока могу сказать одно: это не таниец.

– Видите завитушку в нижнем левом углу? – усмехнулся майор. – Смотрите, смотрите внимательнее. Там написано – Этуш! Бородатого незнакомца написал наш тюремный художник. Странно, не правда ли? Заберите портрет, доставьте в лабораторию. И, кстати, не забудьте позвонить в госпиталь. Пусть они там напичкают художника каким-нибудь стимулирующим дерьмом. Он нам понадобится.

– Прикажете выполнять?

– Выполняйте, – кивнул майор. – Первую беседу с А2 я проведу в «камере разговоров». Пусть подготовят туземца, этого Этуша и… «Лору».

Майор Досет не сомневался в успехе, но глоток скотча был не лишним. Он как бы символизировал переход к активным действиям. К активным действиям, конечным итогом которых должно было стать получение истины. Люди хорошо научились скрывать истину, за долгую свою историю они нашли много способов скрывать истину, но способов вырвать ее у них ничуть не меньше. Первым делом майор вскрыл длинный узкий конверт с личной печатью банкира Ауса, доставленный десять минут назад вернувшимся из столицы капитаном Орбано.

«Родина переживает трудные времена, – писал банкир Аус. – Дух наживы, дух хищничества, коррупция, царившие в кабинете Народного президента, привели страну к экономическому развалу. Мы, свободные танийцы, всеми силами души веруем в успех великого и правого дела, начатого полковником Клайвом и Вами лично, майор… Прошу принять эти скромные пожертвования… Уверен, они помогут улучшить работу вверенного Вам отдела…»

В конверте находился чек, выписанный на предъявителя.

Досет хмыкнул. Банкир Антонио Аус понимал, что надо делать. Он не звонил полковнику Клайву, он ни в чем не упрекал Ставку, он даже в письме к майору Досету ни словом не намекнул на положение дочери, заключенной в камеру Внутренней тюрьмы. Банкир прекрасно понимал, что майор Досет обязан выполнить приказ Ставки, то есть выяснить степень мнимой или действительной вины его дочери. Об Отделе национальной разведки ходили по стране разные слухи. Мрачные подземелья, каменные мешки, кишащие голодными крысами, пытки электрическим током, бессонницей, химическая обработка. У банкира Антонио Ауса, несомненно, были причины тревожиться. С самолетом я разберусь, прикидывал про себя майор… А вот Анхела… На нее, наверное, следует смотреть как на неожиданный подарок, ниспосланный небесами лично ему, майору. Избалованная, капризная, начитавшаяся неправильных книжек дочь банкира вполне могла навоображать себе все что угодно; в конце концов, она даже туземцу могла помочь, но связь с либертозо…

По узкой лестнице майор спустился в «камеру разговоров».

Пахло крысами. Твердо торчал деревянный стол. В углу темнела грязная ржавая раковина. Кресло для офицера, второе (неудобное, деревянное) – для допрашиваемого. И тут же «Лора» – голая железная кровать с сеткой, снабженная системой автоматических замков и электропроводки.