– Кто здесь погребён?! – воскликнул я. – Их стоны невыносимы. Отчего они так терзаются?

– Это ересиархи, творцы всяческих лжеучений. Те, которые исказили истину, изуродовали её светлый лик. Сами они тут, и их последователи тоже. Посмотри, сколько их: могилы битком набиты. Каждому определено место по чину: изобретатели самых зловредных ересей погребены вместе с такими же злостными, те, что попроще, – с менее ядовитыми. Поэтому и гробницы их горят одни жарче, другие помедленнее.

С этими словами мы повернули направо и двинулись дальше между полем горящих гробов и высоченной крепостной стеной.

Некоторое время шли в молчании. Мрачная стена нависала справа над нами, с левой же стороны жгло нестерпимым жаром и доносились несмолкающие стоны и вопли мертвецов. Не выдержав, я вновь обратился к вожатому:

– Невмоготу это слушать! Посмотри: крышки гробов открыты, никто их не стережёт. Отчего те, кто в них, не вырвутся, не удерут из пыточных камер?

И он в ответ:

– Двери-то распахнуты, а выход заперт наглухо. Они не могут перейти черту. Так постановлено Высшей волей. И так будет, пока не призовут их на поле Иосафатово, что в долине Кедронской. Там дадут им плоть, с которой они разлучились, и предстанут они перед Престолом Последнего суда. Впрочем, возродиться захотят не все. Глянь-ка в ту сторону: там собраны те, кто отрицал и бессмертие, и воскресение, – последователи безбожного Эпикура. Они утверждали, что вместе с телом умирает и душа, и после смерти нет ни суда, ни блаженства, вообще ничего: был человек, да весь вышел. Им только и остаётся страдать, потому что сами себя лишили надежды.

И я ему:

– Учитель, а можно хоть краешком глаза глянуть на кого-нибудь из здешних страдальцев?

– Что ж, твоя просьба будет, наверное, уважена. Погоди немного.

Он сказал это, и едва мы сделали десяток шагов, я вдруг услышал голос грубый и сорванный, какой бывает у старого боевого командира:

– Эй ты, чёртов тосканец! Живьём прёшь через огненный город, да ещё разглагольствуешь на проклятом тосканском наречии! Ну-ка, стой!

Я невольно остановился, озираясь.

– Подойди-ка поближе, будь добр, – услышал я тот же рокочущий голос. – Чую по твоей речи, что ты из той самой Туски, которой я, было дело, здорово насолил!

Слова эти вырывались из недр пылающего могильного холма. В испуге я отступил к учителю. Но он сказал мне:

– Что ж ты оробел? Сам просил о такой встрече. Посмотри: это Фарината. Он даже поднялся из гроба ради тебя: видишь – вылез до пояса!

Преодолевая страх, я вгляделся – и действительно увидел. Мертвец наполовину выбрался из огненной могилы; казалось, он силится выскочить из неё весь, но его держит незримая тяжесть. Крупная голова, кряжистый торс, могучие ручищи и этот неугасимый свирепый огонь в глазах! Таким был знаменитый Манетте дельи Уберти по прозвищу Фарината, злейший враг и разрушитель домов моих предков. Он озирался по сторонам так надменно, будто вся Преисподняя недостойна его взгляда.

Учитель подтолкнул меня в его сторону, шепнув:

– Поговори с ним. Только не бойся и будь твёрд в речах.

Не без опаски я подошёл поближе. Тот, из могилы, вонзил в меня пристальный взгляд и прорычал:

– Кто ты, бродяга? И кто твои предки?

Повинуясь львиному рыку, я сказал всё без утайки: и своё имя, и что принадлежу к роду Алигьери, много претерпевшему от сообщников Фаринаты. Он удивлённо поднял косматые брови.

– Жестоко враждовали твои со мной и с моим родом, и с моей партией. Дважды я побивал их и изгонял.