Становится жарко. Я чувствую выступивший пот на шее, часть которой прикрыта волосами.

Он держит меня за руку, и мир переворачивается. Эта близость – настоящая болезнь. Секунды, и я уже не контролирую свой разум. Подчиняюсь сердцу.

Прикрываю глаза и тянусь к нему. Хочу почувствовать мягкость губ, но вместо этого сталкиваюсь с пустотой. Распахиваю веки и ошарашенно пялюсь на Ванькину физиономию. Он отстранился.

– Ты, кажется, собиралась к Соньке, я вызову тебе такси.

Что? Токман вручает мне ключ и уходит на кухню, оставляя меня одну. Растерянную, ничего не понимающую, да еще и с выпученными глазами.

Отчетливо слышу, как он разговаривает по телефону, и, кажется, вот именно теперь окончательно путаюсь в происходящем.

Меня просто сжирает злость. Хочется наорать на Токмана, потому что снова выставил меня в самом ужасном свете.

– Что это вообще было? – захожу в кухню и кидаю в Ваньку до этого мирно лежащее на столе полотенце.

23. 23

Иван

– Что это вообще было?

Азарина влетает в кухню, как настоящая фурия. Чего и стоило ожидать.  Мои действия для нее – полноценный ледяной душ. Все так, как я и предполагал. К сожалению, с Татой нельзя по-другому, если я хочу от нее искренности. В эмоциях, действиях…

Шаг вперед и два назад. Желание, чтобы пришла сама, все равно никуда не делось. Не вытравить его, как самую дурную привычку.

– Злость – хороший проводник. Твоя, – делаю шаг ей навстречу, – подталкивает к правильным решениям.

– Ты ставишь на мне опыты?

– Помогаю разобраться, чего ты хочешь.

– И чего же я, по-твоему, хочу?

– Того же, что и я.

Ты в ловушке, Татка. Уже пора бы перестать брыкаться. Еще шаг.

– Да? А блондинка в клубе? Она для чего?

– Марина, кажется, да?

– Милена… – закусывает нижнюю губу. Делая вид, что о-о-очень напрягает память, чтобы вспомнить.

– Или Милана, я не запоминал.

– Даже так? – упирается ладонями в стол, медленно подтягиваясь и усаживаясь на гладкую поверхность.

– Я пришел туда, потому что знал, что там будешь ты.

– Как романтично, Ванечка, – тянется к моей шее и аккуратно кладет ладони на плечи. – Ты думаешь, это поступок? Тот, ради которого я должна отдаться тебе прямо здесь, вот на этом столе?

– Было бы неплохо, но, кажется, ты спешишь. Терпение, Азарина, явно не твое…

– Что? – закатывает глаза. – Поцелуемся, Ванечка, хотя… обойдешься.

– Конечно, – фиксирую ее шею и без раздумий целую.

Знаю, что не будет сопротивляться и строить из себя недотрогу. Уже нет.

Теперь она хочет всего этого не меньше меня самого. В ней проснулся азарт, и мне это нравится. Запреты всегда подталкивают к действиям.

Такая Тата – это то, что я представляю в своей голове. Раскрепощенная, без лишних заморочек.

Красивая и уверенная в себе девочка, к которой меня тянет как магнитом.

Смотрю на нее. Никогда не понимал, зачем люди закрывают глаза при поцелуе. Азарина, по-видимому, тоже. Потому что пялится на меня ровно так же. Это смахивает на шизу. Что-то за гранью моего понимания. Бешеное притяжение и эмоции… их просто нереально описать словами.

Сердце ускоряется. Удар за ударом. Еще немного, и вскипит кровь.

Хочется сжать ее крепче, заклеймить этими объятиями.

– Даже не думай, что у нас что-то будет, – отрывается от моих губ, – точно не сегодня.

Сжимаю ее руку, что упирается в грудь, и медленно киваю.

– Какая покорность, Ваня. Какая покорность…

– Или я пудрю тебе мозги, – выгибаю бровь, замечая на ее лице растерянность, которую она быстро скрывает.

– А может быть, наоборот, – пожимает плечами.

Перевожу взгляд на висящие над столом часы. Четыре двадцать утра. Азарина родилась десять минут назад. Не знаю, зачем, а главное, почему я запомнил эту информацию. Просто как-то раз Агата упоминала это время в разговоре с Серым. А я почему-то запомнил.