, Иноземцев к нему обратился:

– Сергей Павлович, у меня к вам письмо. – Он и впрямь решил изложить все свои претензии на бумаге. Действительно, девять месяцев торчит безвылазно и непонятно почему здесь, в Тюратаме. Даже простой лейтенант в отпуск имеет право выехать, не говоря о прикомандированных гражданских, а ему за что здесь сидеть?!

Королев мгновенно если не вскипел, то выразил основательное неудовольствие: «Что еще за письмо?!» Всей своей трепаной шкурой старого лагерника он не терпел никаких неофициальных передач документов из рук в руки. Несмотря на то, что, кроме главного конструктора, Владика еще слышали как минимум два десятка пар ушей и рассматривали два десятка пар глаз, включая нескольких космонавтов и собственного непосредственного начальника, Константина Петровича Феофанова, Иноземцев все-таки промямлил: «Письмо личного характера».

– В чем дело? – Главный конструктор продемонстрировал непреклонное желание разобраться во всем, не сходя с места, немедленно.

– Я Владислав Иноземцев… – начал Владик.

– Я знаю, – оборвал его Королев. Все вокруг наблюдали их диалог как зоопарк, бесплатный цирк. Но молодой человек нашел в себе силы продолжить:

– Я нахожусь на технической позиции безвыездно более девяти месяцев…

И снова главный конструктор пресек его излияния – создавалось впечатление (да так оно, наверное, и было), что в сутках тому надо было проделать в три, или в пять, или в десять раз больше дел, чем Владику и прочим (хотя и Владик, и прочие тут, на полигоне, тоже не сложа ручки сидели).

– Я разберусь, – отрезал Королев. – Подойдешь ко мне, когда корабль на орбиту выведем.

И главный конструктор, сопровождаемый всей свитой, словно таран-танк-колобок, понесся к выходу из МИКа.

…Посему получилось, что, кроме естественных волнений, связанных с полетом «Востока-два»: как ракета уйдет от стола, выйдет ли корабль на орбиту и прочее, Владику добавилось: как он сам сумеет в сумятице, обычно следовавшей после успешного пуска, проникнуть к Королеву и что тот ему скажет. Откладывать никак было нельзя: сразу после того, как «Восток-два» на орбиту выйдет, главный конструктор и прочие шишки немедленно покинут космодром и отправятся кто к месту приземления, а кто прямиком в Москву.

Роль старожила на технической позиции дала Иноземцеву привилегию – получить красную повязку на рукав и остаться в бункере – пусть не в пультовой комнате, откуда осуществлялся пуск, и не в гостевой, где сплошь толпились академики, герои, генералы и цекисты, – но все-таки. И он, за время работы у Королева наученный тому, что приказы последнего всегда следует понимать и исполнять буквально, все-таки выбрал момент и протиснулся к главному конструктору, когда тот, непосредственно после выхода корабля на орбиту, в толпе жаркой свиты заспешил к выходу из бункера.

– Иноземцев, – напомнил он о себе. – По поводу…

– Помню, – отрезал Королев и дальше продолжил, понизив голос – щадя самолюбие (да и будущую карьеру) молодого инженера: – Знаешь, Иноземцев, сиди-ка ты и не чирикай. И радуйся, что на объекте «Тайга» находишься, – (полигон в Тюратаме имел кодовое наименование «Тайга»), – а не в реальной тайге, на лесоповале. Понял меня?

Что оставалось Владику? Только проговорить: «Так точно», – и, отстав от свиты, похоронить все надежды (а они были, были!) попасть сегодня на одном из спецбортов, что будут развозить приехавших на запуск начальников и конструкторов, в Москву. Подумать только, они все сегодня-завтра окажутся в столице, а ему продолжать сидеть тут, в пустыне!