Сейчас я нахожусь в том редком состоянии, когда возникает слабовольное желание пожаловаться кому-нибудь. Рассказать, с каким трудом я добилась встречи с Лисицыной, как тщательно готовила предложение по ценам и каким непростым на деле вышел разговор. 

Лисицына — циничная сорокадевятилетняя тётка, из тех, кто прогрыз путь к большому успеху сам. С такими редко бывает легко, но мне, пусть и не сразу, удалось найти с ней общий язык. И всё это может пойти прахом, в случае если мстительному мудаку Гордиенко удастся настоять на своём. Жаловаться генеральному на предвзятость его заместителя смысла не имеет: на гендерную принадлежность в нашей компании закрывают глаза. Хочешь руководить — не создавай проблем. 

У моей внезапной потребности поныть в жилетку есть одно весомое препятствие: мне некому. Ирину я стараюсь не посвящать в дела компании, потому что она обязательно разболтает обо всём бухгалтерии, и собственная словоохотливость выйдет мне боком, Вике и Диане мои профессиональные чаяния не интересны — они обе домохозяйки. Может быть, по этой причине я выбрала Никиту? Предполагалось, что мы с ним находимся на одной волне карьерных достижений. Вот только его лодка предпочитает плыть слишком далеко от моей.

Поборов желание зайти в магазин за бутылкой вина, я вызываю такси до ближайшего торгового центра, где провожу нескольких часов в отделах нижнего белья, скупая самые провокационные комплекты. Почему-то именно красивое бельё наиболее эффективно поднимает мне настроение. Не имеет значение, что в ближайшей перспективе его никто не увидит, — я покупаю его для себя.

На обратном пути я прошу таксиста высадить меня на противоположной стороне от дома, чтобы зайти с круглосуточный супермаркет и купить полюбившийся салат с киноа. Небо окончательно стемнело, гул опустевших улиц стих, лишь изредка нарушаясь свистом проезжающих машин.

Ключи из сумки я начинаю доставать ещё в арке, не будучи уверенной в исправности дворового фонаря, который уже пару дней включается как ему вздумается.

— Время не подскажешь, девушка? — вдруг звучит из темноты. 

От неожиданности я едва не роняю ключи и мысленно шикаю на себя: «Ну что за трусиха?» Времена уличных маньяков остались в детстве, в рассказах моей мамы.

— Без пятнадцати одиннадцать, — произношу с намеренной твёрдостью, призванной скрыть мимолетный страх. Делаю шаг и, распахнув рот, застываю, потому что на моём локте с силой смыкается чья-то рука. Близость немытого тела и запах мужского пота вызывают мгновенный приступ тошноты, и если бы меня не парализовало от ужаса, то я бы уже стояла на четвереньках, изливая на асфальт выпитый кофе.

Кричать, нужно кричать. Зови же, чёрт возьми, на помощь, Мирра!

Я набираю в лёгкие воздух, но в ту же секунду мой рот накрывает зловонная лапища.

— Не ори, дура. Шею сверну.

Пакеты с бельём и продуктами падают из моих рук, колени подкашиваются от сильного тычка, а правую лодыжку простреливает острая боль. Лишив меня равновесия, бомж, или кто бы он ни был, тащит меня в соседнюю подворотню, где любят проводить время бездомные и местные алкоголики.

Шершавая и явно нечистая кожа больно сдавливает мне губы. Я машинально пытаюсь её укусить, но безрезультатно — лишь на нёбе оседает тошнотворно-горький вкус. Аммиачный запах мочи ударяет мне в ноздри, лопатки впечатываются в холодную стену. Лицо напротив скрыто темнотой, но я вижу: оно бородатое, грубое. Колено мужчины грубо вклинивается мне между ног, заставляя каблуки жалобно скрести по асфальту, и лишь тогда до меня доходит: он собирается меня изнасиловать. Эта мысль настолько поражает меня своей абсурдностью — разве в современном цивилизованном такое может происходить? — что я на несколько секунд даже перестаю брыкаться. Глаза становятся мокрыми — катятся слёзы. Я так давно не плакала… Пару лет точно. И никогда не делала этого из страха.