— Здрава будь, боярыня Головина, — дьяк поклонился, я с интересом вслушивалась в его интонации. Голос выдает чаще, чем прочее, так с чем же ты ко мне пришел, мил человек? — Дьяк сыскного приказа Воронин Роман Яковлевич.

Где-то за моей спиной испуганно вскрикнули Наталья и кто-то еще. Я нащупала в своем платье карман и сунула туда наконец фигурку медведицы-Милостивой. Поможешь мне или нет, местное божество, ведь то, что ты можешь в этом мире, я уже видела?

— Зачем пришел, дьяк? — спросила я так ровно и величественно, что сама удивилась. — Как осмелился в покои мои войти?

— Указ матушки-императрицы, боярыня, тебе ли не знать? — дьяк выпрямился и смотрел мне в лицо, что мне показалось верхом неприличия. — Чай, сам боярин Фадей Никитич указ сей писал: «Поелику дело того требует или на то иная необходимость будет, условностями любыми пренебречь во исполнение долга своего».

Муж мой был законотворцем? Красиво сказано. Толковый был мужик, не отнять.

— Что от меня хочешь, дьяк сыскного приказа? — я слегка наклонила голову и зачем-то вытянула ноги. Из-под платья выглянули не то сапожки, не то обмотки из — кто бы усомнился! — дорогой красной ткани, расшитой золотом, и я сразу пожалела, что проклятый цвет и тут мозолит мне глаза, но убрать ноги обратно под юбку со своим торчащим животом уже не могла. Позволено ли так сидеть женщине моего статуса?

— Что знаешь, что видела, что делала, боярыня Головина? — голос у дьяка был отлично поставленный, зычный, осанка царская, меня же больше интересовал его жизненный опыт. Горланить он тут может, опираясь на царский указ, до утра, но какой меня ждет результат его стараний? — Зачем спустилась в кабинет мужний?

Задал ты, дьяк, отличный вопрос, кто бы мне самой на него ответил.

— Не знаю, — я выпрямилась. — Не помню.

— Ай, матушку супостат-то по голове ударил! — очнулась Наталья, и я порадовалась, что внимание Воронина оказалось приковано к ней, потому что я вздрогнула слишком отчетливо. Откуда она знает об этом? — Что же ты, человече государев, не видишь? В тяжести матушка, да в такой, что того и гляди разродится!

Наталья загораживала меня от взгляда дьяка, и это ему не нравилось. Он перестал топтаться на одном месте, сделал в сторону пару шагов, Наталья обошла меня и встала стеной, как стояла.

— Не гневил бы Пятерых, — проворчала она. — Завтра придешь. А и матушка-боярыня, может, чего и вспомнит.

— Откуда знаешь, что боярыню ударили? — быстро спросил дьяк.

— Да что ты, сам не видишь? — Ах вот оно что, дошло до меня, вот в чем причина, что она меня закрывает от его взгляда. — Матушка-то простоволоса, сама не дает ни волосник надеть, ни кику! Ай, человече государев, позору не оберешься. Не помнит ничего матушка, да и… Аниська? Здесь, дурная? Вели повитуху звать. Чую, начнется скоро.

— Там моры, кормилица, — пискнула Аниська тоненько, что никак не вязалось с ее крепким обликом.

— Нет мор! — обозлилась Наталья. — Вон и дьяк с мороза пришел. Есть там моры, дьяк? Нет мор, а ну пошла! Придет пора матушке разрешаться, а ты все телиться будешь?

— А ну встань, боярыня Головина, — велел вдруг дьяк негромко, и Наталья оборвала ругань на полуслове. — Встань, встань, пройдись.

— Сдурел, истинно сдурел, — проворчала Наталья, поворачиваясь ко мне. — Что, матушка, изволишь исполнить или почивать пойдешь?

Последние два слова она выделила, я догадывалась, что неспроста. Она все еще загораживала меня, с непокрытой головой, от взгляда Воронина, и, сдвинув брови, корчила смурные рожи, мол, спать иди, боярыня глупая, но мне показалось, что и дьяк не просто так велел мне встать.