К тому же абордажные сабли, которыми вооружены пираты, удобны лишь при захвате судов. Они короче и шире обычных сабель, чтобы эффективней действовать в стесненных условиях корабля, где мешают теснота, переходы, трапы, свисающий такелаж. На берегу же обычная сабля имеет преимущество тем, что длиннее на пядь. В бою это преимущество может оказаться решающим.

Порешили на том, что я захватываю судно, готовлю пушки и жду. Как только пираты направятся к пленникам и подойдут близко, те из пистолетов произведут по выстрелу, попытавшись убить капитана и его помощника, а дальше будут рубиться на саблях. Услышав выстрелы, я поддержу французов огнем из пушек. Поскольку перезарядить их не будет времени, да и не знаю я, где хранятся на шхуне порох, ядра и картечь, спрыгиваю с судна на берег и вступаю в схватку с пиратами.

Были, конечно, в нашем плане шероховатости, но выбора у нас не оставалось. Теперь все зависело от удачи. Главное – проникнуть на корабль и перебить охрану.

Решили – пленникам идти сейчас к опушке, наблюдать за пиратами. Мне – пытаться захватить шхуну ночью: все-таки темнота поможет, да и пираты пьяны. Если план по каким-либо причинам сорвется, всем вступать в бой одновременно.

Мы поднялись и двинулись в путь. Поскольку остров я уже неплохо знал, то быстро вывел французов на опушку леса, прямо к деревьям, где они были привязаны ранее. Большая часть пиратов уже спала на песке в живописных позах, но несколько разбойников еще бродили по берегу. Похоже, исчезновения пленников никто пока так и не заметил.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел назад, в лес. Я решил отойти по лесу, выйти на берег и подобраться к шхуне по воде, но не вплавь, а идя от берега по мелководью. По берегу – опасно, можно нарваться на пьяного пирата, вплавь – не позволят оружие и сапоги, которые на мне.

Я попрыгал – никакого бряцания нет. На поясе были только сабля и нож. Свой испанский пистолет я отдал шевалье.

Я обернулся в сторону восхода, осенил себя крестным знамением и вошел в воду; осторожно переступая ногами, чтобы не упасть и не плеснуть водой, подошел к корме шхуны.

Темная громада корабля нависала надо мной на добрых четыре метра – кормовая надстройка всегда выше палубы. Я подошел к борту и, как слепой, стал шарить рукой по обшивке. Должна же где-то здесь быть веревка. На парусных кораблях с борта всегда бросали за борт веревки – так называемые концы – на случай, если кто упадет за борт, он сможет ухватиться за спасительный конец. К веревкам, кроме того, крепили лини с грузом для измерения глубины, а также для измерения скорости хода корабля.

Наконец я нашел веревку, подергал ее – прочная, не гнилая, с завязанными на ней узлами. Тем лучше – легче взбираться на борт будет.

Я стал подтягиваться на руках, упираясь подошвами в обшивку борта. Когда голова уже поднялась над поручнями, ухватился за них руками и замер. Надо осмотреться. Вроде тихо, никакого движения. Я подтянулся и перевалился на палубу. Господи, как же воняет на шхуне! Запах прогорклого жира, пролитого на палубу вина, вонь немытых тел – все смешалось в невыносимое амбре. И как только они здесь могли существовать?

Я лежал на палубе и вслушивался в ночную тишину. С одежды стекали струйки воды. Ночь была темной, безлунной, и только отблески пиратского костра на берегу позволяли видеть хоть что-нибудь в неверном колеблющемся свете. На палубе, рядом со сброшенным на берег трапом, послышался всхрап. Ага, все-таки есть дневальный, только он спит.

Я ползком стал подбираться к пирату. Так и есть, спит, широко разинув рот.