Снег лежал, хорошо смерзшийся, спрессованный, однако перегруженные солдаты все же проваливались в него по колено. Вытягивая ногу из одного следа, ставили ее в другой, и постепенно от распадка до вершины образовались две параллельные цепочки из круглых ямок. Бойцы-пулеметчики вспарывали снежный наст, будто плугом, проваливаясь через каждые пару шагов по пояс под тяжестью неподъемного вооружения.

Лебедков, пунцово-красный как вареный рак, полз на четвереньках под тяжестью гранатомета. Эти лишние двадцать пять килограммов не разделишь на двоих, все достается одному. Поэтому гранатомет в чехле пристегнут к спине, вещмешок болтается на груди, автомат – в руках. Ползет, как трактор, пашущий целину. Через пару часов сержант совершенно выбился из сил, и пришлось взять его автомат.

– Юра, давай напрягайся, не отставай, еще немного, и пойдем на спуск, он пологий, как по катку съедем.

– С горочки катить хорошо, но ведь затем вновь вверх лезть, и чем глубже скатимся, тем тяжелее подниматься потом, – вздохнул сержант.

– Чем я тебя могу приободрить? Маши крыльями, лебедь, и курлычь, может, получится да взлетишь!

Лебедков тяжело вздохнул и, сплюнув, прохрипел:

– С этой «дурой» взлетишь, как же, только шею сломаешь! Разве что мина подкинет в небо.

На ближайшей вершине – короткий привал, а таких подъемов придется преодолеть еще два. Кошмар! Вот это романтика, мать ее!!!

– Вперед, вперед, быстрее! – заорал Грымов. – Комбат недоволен, что отстаем, все уже на задачах, одни мы еле тащимся.

– У них точки поближе, а нам от техники сегодня приходится дальше всех топать, – простонал Острогин. – Почему такая несправедливость, почему я в тыловики или технари не пошел?

– Серж, ты лучше тогда в финансисты б двинул, получку без очереди получали бы, – усмехнулся Ветишин.

– А еще лучше – гээсэмщиком, спирт всегда под рукой, и нам отливал бы, – мечтательно произнес Бодунов.

– Ребята, если бы Острогин занимал эти должности, то с нами бы он и не здоровался. Вы посмотрите: он среди нас как граф или князь какой держится, а возле этих материальных ценностей простых пехотинцев в упор замечать не будет, – улыбнулся я.

– Ну почему ты так о людях плохо думаешь, по себе судишь, а? Кто тебя бесплатно минералкой и лимонадом поит, салатами, шпротами и лососиной кормит? Кто? Молчишь! Вот тебе, неблагодарный, я точно спирта не отлил бы!

– Иди, Серж, лучше отлей за камень, пока на горе сидим, и не выступай, а не то сейчас вниз пойдем, некогда будет, съехидничал я.

– Бывают у нашего Ника умные мысли, пойду, пока руки окончательно не замерзли, штаны расстегну самостоятельно.

– Можно подумать, даже если ты настоящий граф, кто-то будет тебе помогать и это концевое изделие из штанов вытаскивать, – язвительно произнес Грымов, до сих пор не встревавший в разговор. – Беги быстрее за камень, да смотри, чтоб ветром на нас ничего не принесло.

Солдаты, подстелив под задницы и спины бронежилеты, поехали, как на санях, в распадок. У кого не получалось – катились кубарем.

– Лебедков, дай-ка мне свой броник! – рявкнул Эдуард.

– Товарищ лейтенант, а как же я? Как спущусь?

– Поедешь на АГСе: садись верхом, держись за ствол – и вниз со свистом.

Грымов стянул бронежилет с сержанта и, усевшись, с громкими воплями покатился, но наскочил на камень и закувыркался до впадины.

– Сережка, что тебе это напоминает? Какую картину? – поинтересовался я у Ветишина.

– «Переход Суворова через Альпы».

– А мне – «перелет Грымова через Гиндукуш».

– Ха-ха-ха… – дружно засмеялись мы втроем.

– Что ж, ребята, покатимся или поедем? – спросил Марасканов.