Вот что значит старая советская закалка! В молодые годы Серафима Белорецкая была комсомольским вожаком, затем двигалась по партийной линии, на пенсию уходила вторым секретарем горкома КПСС. Тогда это было очень круто! Отсюда, кстати, и её квартира. Получила, но не сразу. Несмотря на высокий пост, много лет прожила в коммуналке. Лишь когда выходила на пенсию, ей вручили ордер на новую недвижимость. За прошлые заслуги.

Бабуля встречает на пороге скромно обставленной квартиры. Мебель крепкая, но старая, советских времен. Хотя не такая уж дешевая, из карельской берёзы. Представляю, сколько бы тут было роскоши, окажись бабуля заместителем нынешнего мэра. Наверное, стояли бы серебряный унитаз, и всё было покрыто позолотой в стиле «дорого-богато». Я однажды с родителями ездила к такому чиновнику домой на день рождения. Подобной роскоши, как у него, Лувр бы позавидовал.

Обнимаемся и целуемся, бабушка ведет на кухню. Сидим, пьем чай с вишневым пирогом, который она купила в кондитерской. «Как чувствовала, приедешь», – говорит она, глядя на меня ласково. Она очень строгая с другими, отца моего в ежовых рукавицах держать способна и маму мою, кстати, тоже. Но я её любимица, потому крепкие выражения и физическое воздействие ко мне не применяются. Хотя отцу в детские годы по мягкому месту крепко прилетало на провинности. Он был сорванцом, а при такой мамане это чревато горящей пятой точкой. Что с ним регулярно и случалось.

Рассказываю о той странной встрече в дачном посёлке и пристально смотрю в чуть поблёкшие с годами глаза. Когда-то они были у бабушки насыщенно синего цвета. Но моя старушка хороша и теперь. Особенно когда макияж нанесёт и отправится в театр.

Серафима молча выслушивает. На лице ни один мускул не дрогнул! Вот выдержка! Стальной характер! Она в своё время могла бы полком командовать, наверное.

– Что думаешь, бабуля?

– А что тут думать? Бывают совпадения. Тебе чаю налить?

– Спасибо. Совпадения, ничего больше?

– Случайность. Вот если бы ты ещё такую встретила, то была бы закономерность, – она идет к кухонному столу, достает чашку и блюдце, наливает заварку, добавляет кипятка. Потом всё это ставит передо мной, садится рядом. Говорит. – Вот, ты кофе просила.

Я смотрю на бабулю уже с куда большим интересом. У неё нет старческого маразма. Она прекрасно помнит, сколько стоил в 1969 году литр бензина, почем был кубометр дров или килограмм картошки. Однажды спросила, она ответила. Подумала: так просто ляпнула, от балды. Проверила – нет, всё точно. Вот память! А тут мгновенно забыла о том, что я сказала?

– Бабушка, я не просила кофе. Мы чай пьём вообще-то.

– Да? Ой, что это я, – улыбается, а глаза забегали.

– Волнуешься?

– Нет, просто… кажется…

Вот чего-чего, а не умеет Серафима Григорьевна одной вещи – врать. Не знаю, как умудрилась в советской партноменклатуре карьеру построить с таким качеством характера. Но правда.

Настала пора воспользоваться этим. Прости, бабуля. Смотрю ей в глаза:

– Перестань отнекиваться и объясни толком, что знаешь о совпадении. Почему в нашем городе живет девушка, похожая на меня, как две капли воды?!

Бабушка шевелит морщинистыми губами, видимо пытается придумать отговорку. Но врать не умеет категорически! Потому тяжело вздыхает, делает большой глоток из своей чашки, хотя напиток очень горячий. Но она словно этого не замечает. Я бы обожглась, она – нет.

– Твои родители меня за это проклянут. Но я им говорила: правда на первом месте, а не это вот всё, к чему они привыкли: машины, особняки, заграницы и прочее, – говорит Серафима Григорьевна. – Но учти. Что я могу рассказать, тебе может сильно не понравиться.