Что это я все себя виню?

Он первый начал!

— Варя? — голос Алены возвращает меня в реальность. — Ты куда-то мыслями уплыла.

— Я перевожусь, — твердо отвечаю.

— А я нет, — с извиняющимся видом она жмет плечами. — Так что…

Мне очень жаль терять такую помощницу, как Алена. Мы хорошо сработались, но у нее в Москве своя жизнь и жених, поэтому, можно сказать, к такому ответу, я была готова.

— Все нормально, дорогая, я понимаю, — подмигиваю, а затем с заговорщичецкой улыбкой предлагаю: — Может, ты приготовишь нам по чашке кофе и… расскажешь, что болтают про нашего нового шефа?

— А как же… я мигом!

Видно, что Алену отпускает, и она бодро выпархивает из кабинета. А я мысленно потираю ручки. Нет лучшего источника информации, чем внутриофисные сплетни, о да!..

Через час я уже в курсе всех событий, домыслов, слухов и разнотолков.

Герман Маркович Островский, двадцати восьми лет от роду, ну это я и сама знала, а вот дальше… Не женат, детьми не обременен, последние четыре года трудился на одну из крупнейший аудиторских компаний «КМПГ», аж в самой Швейцарии, вернулся и, видимо, решил попытать счастья в самостоятельном плавании, купив уже готовый бизнес. Какое совпадение, что именно тот, где работаю я! Каким образом его выбор пал на фирму Возова –– тайна, покрытая мраком. В друзьях экс-шефа замечен не был. Темная лошадка, словом. Явился с утра пораньше, навел шороху, организовал экстренное совещание с руководителями департаментов, ликвидировал ненужный балласт, огорошив сообщением о переводе офиса в Питер. Спасибо, что не на Сахалин, как сказала Лерочка из бухгалтерии. Скуп на слова, строг, чувством юмора не наделен, уверен в себе, консервативен до жути и повсюду таскает за собой личного секретаря. Даму неопределенного возраста в очках, с высокой кичкой на голове, словно серый кардинал незаметно передвигающуюся по офису и строчащую пометки в толстенном синем блокноте.

— Характер нордический… — добавляю я задумчиво.

Все это описание напоминает мне Германа, но в то же самое время и противоречит многому, что я о нем знаю.

Как говорится, из песни слов не выкинешь, а общего прошлого — не сотрешь.

Как не пытайся. Хотя я пыталась… конечно, пыталась. Островский стал моим лекарством после самого темного периода в жизни, а потом… потом мне потребовалось уже новое лекарство от самого Островского.

Решая не тянуть кота за хвост, я иду в отдел кадров. Улыбаюсь коллегам, некоторым, уже бывшим, а некоторым, таким, как я сама, согласившимся на перевод. Подписываю все нужные приказы и протоколы и испытываю непреодолимое желание заявиться к Островскому в кабинет лично, чтобы сунуть бумаги ему под нос.

«Ты хочешь его позлить или просто хочешь увидеть?» — спрашиваю саму себя и не могу быть уверена, что готова дать стопроцентно честный ответ.

3. 03

До вечера мы больше с Германом не видимся. Упаковка вещей не занимает много времени. В моем кабинете почти нет ничего личного, потому что даже в работе я — перекати-поле. Так проще: жить то там, то здесь, не привязываясь к вещам, проводя в дороге большую часть жизни. Хватает одной коробки, чтобы уложить мои пожитки. А папки с бумагами и прочую рабочую макулатуру упаковать могут и без меня.

Мы договариваемся с Аленой завтра посидеть где-нибудь после работы, чтобы «отпраздновать» мой перевод и ее увольнение. Странный такой праздник получится, с неким горьким привкусом. Впрочем, иногда перемены к лучшему, даже когда отправляют тебя одним точным ударом в нокаут.

До конца рабочего дня остается еще два часа, но я понимаю, что в офисе уже делать нечего, поэтому решаю сбежать домой. Там дел в два раза больше, да и вещей тоже.