— И чем это отличается от обычных отношений?

Я улыбаюсь, а вот лицо Богдана становится серьёзным. Пугаюсь сильно. Я все испортила? Зачем только спросила, не могу молча наслаждаться тем, что предлагают?

4. Глава 4

— Прости, дурацкий вопрос, — быстро говорю я.

— Да нет, очень хороший вопрос. Но я пока не могу дать ответ, — вздыхает Богдан и смотрит на землю.

Первый раз в голову приходит мысль: может быть, не просто так этот человек ратует за свободные отношения? Не потому, что ему они нравятся… Наверное, что-то было в его прошлом. Хочу разобраться, но больше в лоб спрашивать не буду. Попробую другими способами.

Мы идём дальше, держась за руки. Заходим в кафе, пьём чай с пирожными. Разговариваем о всяких мелочах: любимые районы Москвы, какой десерт больше нравится… Снова чувствую какое-то удивительное единение с этим человеком. С ним даже просто молчать хорошо. Я каждую минуту любуюсь им. Красивый, статный, высокий. Мне повезло!

— Не могу поверить, что ты, правда, считаешь, что все люди полигамны, — выдаю я свои мысли вслух.

Богдан снова смотрит на меня серьезно. Грозит мне пальцем.

— Тебя определенно надо повысить. Ты можешь расследовать, а не заполнять бумажки.

Я молча жду. Он продолжает:

— Смотрела интервью со мной?

Киваю.

— Это было сразу после развода, — начинает говорить, но останавливается, кажется, я даже морщусь от разочарования: так хочется услышать его историю, какую-то тайну.

— Сейчас ты уже так не думаешь? — спрашиваю я.

Вздыхает, но все-таки отвечает:

— Вообще, считается, что человеку свойственно в большей мере серийная моногамия. Это когда в течение жизни мы вступаем в разные союзы и каждый раз говорим, что любим…

— Так не у всех, — перебиваю я.

Но Богдан продолжает, как будто не слышит:

— Но по моим наблюдениям многим людям и серийная моногамия недоступна. Или они считают, что давать попользоваться своими половыми органами другим — это не измена.

Морщусь от его ответа.

— Есть люди, которые всю жизнь любят только одного человека…, — говорю тихо.

— Это исключения, — Богдан резко отпивает свой чай.

Грустно становится. Конечно, мы рассуждаем о метафизических вещах. И речь вовсе не о нас… Но почему у меня такое чувство, что как будто наш конец с ним предрешён.

Хлопаю ладонью по столу.

— Нет. Мы сами выбираем, какими быть. Все всегда зависит от конкретного человека. Для многих людей лучше умереть, чем изменить…, — говорю горячо, как будто это речь перед казнью.

Жду ухмылку на лице босса или смешок, но он смотрит завороженно, о чем-то думает. Знаю: веду себя как ребёнок. Уже второй раз пытаюсь убедить его в том, что никогда ему не изменю. О таких вещах не кричат. И он все равно мне не верит.

— Ты очень хорошая, Лер, и ты мне нравишься, — говорит Богдан неожиданно.

По сердцу разливается тепло. Мне дороги его слова, пусть это и не признание, но все-таки хоть что-то! Уже лучше. До этого я слышала только «я хочу тебя».

Довозит меня до дома. Долго целуемся в машине, как подростки, не можем оторваться друг от друга. Губы как будто становятся натертыми и болезненно чувствительными.

— Хорошо, что мы завтра увидимся на работе, и мне не надо будет скучать по тебе, — шучу я.

— Вот, кстати, об этом я хотел с тобой поговорить.

— Ты хочешь меня уволить? — спрашиваю я.

— Нет, увольнять я тебя не стану, но работать с тобой теперь мне действительно станет трудно, — говорит босс и гладит меня по коленке.

— Ты умная, рассудительная, не думала все-таки окончить университет? Может, ты уже нашла своё призвание? — спрашивает Богдан, и мне вдруг начинает казаться, что я сейчас со своими родителями разговариваю.