– Мне кажется, ты себе льстишь. Она меня любит.

– Это ты себе льстишь. В общем, ты даёшь добро?

– Ну, попробуй.

– Окай. Потом чтобы без обид.

Крис отключился и ещё какое-то время бродил на лестничной клетке. Почему-то чувствовал себя как-то гадко. Аня не игрушка и не переходной кубок, его разрешение соблазнить – мерзость какая-то. Всё равно ничего у Вадима не выйдет, ещё и по морде получит.

Возбуждённые впечатлениями студенты долго не ложились спать. Демьян Станиславович не уходил в свой номер, сидел на кухне, словно паук в центре сети, и отслеживал перемещения подопечных из комнаты в комнату. Не читал нотаций и не припугивал, но менял градус взгляда и воздействовал им на совесть лучше, чем высокоморальные фразы.

Большая часть студентов разделилась на два номера. В одном резались в карты, в другом играли на гитаре. Душевая не просыхала от пара, купались, готовились к завтрашнему дню, надеясь не пролететь его как предыдущий, а накопить впечатлений.

В закутке между двухместными номерами стоял отпариватель и утюг. Девушки первыми воспользовались им и выгладили наряды для завтрашних экскурсий. Крис дождался, когда закуток опустеет, и принёс туда свои вещи. Сначала выгладил рубашку, когда приступил к джинсам, в проёме дверей показалась Славка с тёмно-фиолетовой тканью в руках. Она недоумённо оглядела слегка помятую брючину, разложенную на гладилке.

– Не знала, что джинсы гладят.

– Гладят.

Славка оглянулась, хотела уйти, но передумала и приблизилась ещё на шаг, неуверенно расправила ткань.

– Боюсь спалить. Никогда не гладила.

– Там должен быть ярлычок, посмотри.

Смотреть было бессмысленной затеей. Ни на одном платье мамы не было фабричных ярлычков. Она протянула его Крису. Он ощупал ткань вдоль швов и уверено заключил:

– Это шёлк. И кружева тоже из шёлка. Красивая вещь.

Славке тоже нравилось это платье. Хотя оно было непривычно тёмным, почти чёрным. Раньше она брала у мамы только светлые сарафаны, да и не было у неё других. В голове вспышкой мелькнул образ алой струящейся по ногам ткани, местами насыщенно-бордовой, будто влажной. Странно, таких платьев точно не было в их шкафу, да и Славка этот цвет не любила – цвет крови, вины и боли. Он шёл только снегирям, помидорам и божьим коровкам.

Убрав джинсы на стул, Крис сам разложил платье на гладилке, настроил температуру и принялся гладить. Для него это было привычным занятием, Славка же не дружила ни с утюгом, ни со стиральной машинкой. Уже в Краснодаре поняла, насколько она не приспособлена к самостоятельной жизни в городе. Её знания о тонкостях сбора трав и умение различать голоса птиц оказалось абсолютно бессмысленным за пределами деревни.

Забрав выглаженное платье, Славка поблагодарила Криса:

– Спасибо, оно теперь как новое.

– В этом платье ты идеально впишешься в усадьбу Шереметьевых.

– Ты там был? – удивилась Славка.

– Был в Останкинской усадьбе. Удивительное место, а в Кусково не был.

Позже в усадьбе Славка не раз вспоминала слова Криса. Это место действительно оказалось удивительным и волшебным. Но сначала их группа посетила ВДНХ, и Славка узнала, что боится не только трамваев, но и любых громадин, созданных человеком. Особенно её поразила гигантская арка главного входа. Однокурсники фотографировались, внимательно разглядывали и восторгались, она стояла, поражённая и обездвиженная рукотворным гигантизмом.

Прогулка на ВДНХ тоже напоминала забег. Фонтаны ещё не работали, но они и без воды произвели оглушительное впечатление: огромные, позолоченные, – но что больше всего поразило Славку – лица у девушек, символизирующих республики, не повторялись. Некоторые павильоны, как паутиной, затянуло строительной сеткой. Демьян Станиславович загнал студентов туда, где за вход не надо было платить, остальное оставил на собственное усмотрение. Разрешил свободно бродить, но не теряться и к трём часам быть у фонтана «Дружбы народов».