Мы спускались в двух лифтах с задержкой в десять секунд. Как и рассчитывалось, Дэн собрал всех фанаток, дежуривших у входа, около окна гостиничного магазина. Туда же подтянулась для подстраховки охрана. Пока он увлеченно рассматривал всякую всячину на витринах, намеренно близко подходя к окну и периодически помахивая девушкам, мы с Тилем резвым галопом неслись к машине. Только сейчас я осознала, что эта глупейшая выходка с переодеванием действительно могла выйти парню боком и опозорить на весь мир. Нам повезло. Красавчик Дэн великолепно справился со своей задачей. Мы прыгнули в машину и были таковы.

– Ну что? – поинтересовалась я, немного отъехав от гостиницы. – Будем в машине кататься или за мотоциклом заедем?

– А у тебя можно дома переодеться?

– Конечно, – фыркнула я, а потом, рассмеявшись, добавила: – Даже могу подобрать тебе юбку поинтересней.

– Не смешно, – Тиль надулся и принялся стирать помаду, нагло повернув зеркало заднего вида к себе, полностью лишив меня обзора дороги.

Так мы и ехали с ним под тихую музыку какого-то первого попавшегося радио. Тиль восторженно смотрел в окно, и мне нравилось, что он ведет себя естественно, живо интересуясь архитектурой и людьми, комментируя и иногда показывая пальцами на что-то особенное. Я пыталась хоть как-то объяснить, что такого исторического мы сейчас проезжаем, попутно смутно припоминая историю родного города. Н-да, не сильна я в истории, как выяснилось, не сильна…

Я повезла его длинной дорогой по украшенным огнями проспектам, чтобы показать насколько красива столица. Здесь было бы классно просто прогуляться, пешком, не спеша, дотронуться до старинных кирпичиков зданий, заглянуть в еще не закрытые магазины, побродить по улочкам, подышать воздухом (ну и что, что загазованный и вообще с экологической точки зрения непригодный для проживания, зато насквозь пропитанный свободой!)… Но в таком виде на улицах небезопасно не столько мне, сколько Тилю. Я не могу им рисковать. Он слишком дорогой мальчик, чтобы подвергать его жизнь хоть малейшей опасности.

Через двадцать минут мы выехали на финишную прямую – Кутузовский проспект. Всё было хорошо: Тиль рассказывал о Лейпциге, и о том, как сильно отличается его родной город от моего, как он любит все эти огни больших городов и как хотел бы жить вот в таком же прекрасном ярком месте, пока в какой-то момент его рука, сопровождаемая изощренным ругательством, резко не дернулась к радио и не вырубила его. Я удивленно отвлеклась от дороги, вопросительно уставившись на парня. Тиль скрестил руки на груди и каким-то непонятным мне образом переплел ноги.

– Ненавижу! – буркнул под нос.

– Что такое? Ты не любишь этого исполнителя?

– Почему? Я просто уже не могу слышать эту песню. Меня от нее тошнит. Каждый день одно и то же. Не хочу. Даже слышать ничего не хочу из нашего репертуара.

– Вашего? Это ты пел?

– А ты не слышала ее на концерте?

Я промычала что-то нечленораздельное, сильно покраснев. Чего-то, да, ступила…

– Классная, – тут же соврала я, потому что на самом деле даже не успела понять, что за мелодия начала звучать из динамиков. – Мне очень нравится.

Тиль сидел напряженно, безразлично уставившись в сторону, поджав губы. Вся работа насмарку из-за этой песни! Надо его тормошить, иначе я тут свихнусь через пару часов.

– Три года одно и то же почти каждый день! – вдруг процедил он раздраженно. – Иногда не по одному разу. Одни и те же песни, одни и те же слова, одни и те же жесты, улыбки, позы. Три шага вверх до Клауса. Встать к нему передом, к залу задом и поднять правую руку вверх, а левой указать на Дэна. Игривый взгляд, черт побери, обязателен! Десять шагов бегом до Дэна и спина к спине. Двадцать шагов и наклониться в зал около Хагена. Балкон. Трибуны. Визжащий партер. Ужасные, потные, обезумевшие лица сливающиеся в одну безликую массу. Руки. Лес рук. Они тянутся. Дай им волю и они сдернут меня в толпу, разорвут на части. – Он неприятно усмехнулся: – На сувениры…