На следующее утро капитан забросил в кузов полуторки бомбистов, как живых, так и мертвых, прихватил с собой отделение солдат и укатил в город. Первым делом он заглянул в фельджандармерию. Там особист сдал под роспись арестантов и трупы налетчиков, плотно поговорил с коллегами и заручился их поддержкой. Командовавший подразделением военной полиции обер-лейтенант Клаус Мюллер, однофамилец знаменитого шефа гестапо, прекрасно понимал проблемы и заботы своего советского собрата по оружию. У немца тоже голова болела от выходок подпольщиков.
Обрадованный подарком в виде настоящих повстанцев и получив намек: дескать, наши отчеты в ваши службы не попадают, можете записать отражение налета и взятых с поличным бомбистов на собственный счет, обер-лейтенант Мюллер легко согласился помочь капитану Гайде в одном маленьком деле. «Мы же арийцы, камрад. Если Гитлер со Сталиным договорились, нам, простым офицерам, грех не поладить». Именно этого Михаил Иванович и добивался.
Право самостоятельно работать «в поле», отписываясь задним числом, дорого стоит, оно зачастую не только бережет время, но и позволяет добиваться результата тогда, когда официальные пути и регламенты не дают возможности опередить противника. К тому же Гайда не хотел посвящать немецкую военную полицию и гестапо во все тонкости и нюансы своей работы. Как он объяснял Овсянникову, не нравились ему некоторые методы работы немецких товарищей, слишком многое у троцкистов копируют.
Покончив с официальной частью и заручившись поддержкой немецкой администрации, Михаил Иванович совершил свой первый за этот день полуофициальный визит.
Естественно, дорога оперуполномоченного особого отдела лежала в мэрию. Сверкающая свежей краской полуторка подлетела прямо к парадному входу в старое здание с колоннадой на центральной площади. Полудюжина вооруженных автоматами и карабинами солдат в гимнастерках с советскими знаками различия во главе с капитаном Гайдой ворвалась в здание.
Ставшие нечаянными свидетелями этого мероприятия солдаты немецкого патруля посчитали, что так и должно быть, посему спокойно прошли мимо мэрии. Впрочем, на случай незапланированного вмешательства немецкой полиции у капитана с собой были все необходимые бумаги и разрешения.
Раззадоренные своим командиром красноармейцы разогнали всех оказавшихся в вестибюле обывателей и сотрудников мэрии по кабинетам, попутно перепугали до смерти вахтера, да так, что бедолага спрятался под стойку и тихонько сидел там, молясь всем святым, пока грозные посетители не поднялись вверх по лестнице.
Кабинет мэра отыскался на третьем этаже. В коридоре пусто, только одна из дверей захлопнулась при приближении советского патруля. Удобно французы сделали – на всех дверях не только номера, но и надписи, поясняющие, что там за дверью находится.
Капитан Гайда первым распахнул дверь в приемную. Следом за ним ворвались солдаты. Вскочившую на ноги и дернувшуюся было к кабинету мэра секретаршу, раскрасневшуюся большегрудую шатенку в зеленом платьице, остановили короткой требовательной командой: «Хальт!» Затем плотный коренастый офицер в кожаном реглане, с красной звездочкой на кокарде фуражки, в знаках различия девица не разбиралась, галантно поклонился и на сносном французском попросил девушку не нервничать и наслаждаться выдавшейся минутой отдыха. Гайда никогда не пропускал возможность попрактиковаться, освежить полученные в университете уроки языка.
– Жизнь есть жизнь. Мадемуазель, не стоит ее тратить на суетные вещи, сиюминутные удовольствия и жирного борова с повадками мелкого лавочника. А у вас прекраснейший вид из окна. Только посмотрите на этот пейзаж! Старый город. Плывущие по небу облака, кусочек леса, выглядывающий из-за собора. Не хватает только паруса на горизонте. Если бы я был художником, я бы нарисовал картину. Поверьте, это стоит того, хоть и не сравнится с вашей прелестной обворожительной улыбкой. А пока я оставляю вас, мадемуазель, в обществе этих молодых, подтянутых ребят. Ферштейн? – сразив секретаршу наповал этой тирадой, Михаил Гайда приказал двоим бойцам остаться в коридоре и никого не выпускать.