Анатолий Федорович только с виду грозный был, а на самом деле очень добрый. Он на ребят никогда не кричал, даже если баловались на репетициях. Но в тот раз, с Алевтиной Эдуардовной, он разговаривал сердито. Они поссорились из-за Алика Тигрицкого.
– Пожалейте ребенка! – возмущался Анатолий Федорович. – Вы наслаждаетесь его голосом, как конфеткой, а весь хор сбивается и начинает хихикать, когда Алик поет: «Товарищ летчик, возьмите меня, я очень легкий»!
Это была правда. Хихикали. И Максим опять едва не засмеялся за кулисами. Потому что в самом деле – когда Алик, по прозвищу Шеф-повар, со своим круглым, как тугой мешок, животом и похожими на подуш ки коленями выходит к микрофону, под ним поскрипывает сцена.
– Но, дорогой Анатолий Федорович, – ласковым голосом возражала Алевтина Эдуардовна, – ведь у вас хор, а не балет. Прежде всего следует думать о звучании…
– Об искусстве надо думать! – почти зарычал Анатолий Федорович. – Целиком об искусстве! Когда посреди серьезной песни в зале начнется хохот, какое к черту звучание! И каково будет самому Тигрицкому? Нет уж, пускай поет о макаронах – там все на месте: и внешность, и голос, и содержание.
– Но как же песня о полете? Ведь мы все-таки чкаловцы!
– Будет вам песня! В хоре не один Алик с голосом…
Через день Анатолий Федорович оставил Максима после репетиции и осторожно спросил:
– Максимушка… Потянешь «Первый полет»?
Конечно, он знал, что эта песня Максиму больше всех нравится. Максим оробел и застеснялся. Шепотом сказал:
– Не знаю… И на концерте?
– Там видно будет. Попробуем?
Первый раз получилось неважно. Потому что подошла Алевтина Эдуардовна и, поджав губы, смотрела на Анатолия Федоровича. Максим сбился…
– Ну ничего, – грустно сказал Анатолий Федорович. – Ничего, Рыбкин. Потом еще… Попытаемся.
Максиму стало жаль его. И он немного рассердился. И сказал:
– А можно еще раз?
Анатолий Федорович торопливо поднял крышку рояля.
– Еще? Ты хочешь?
Максим кивнул и зажмурился. И представил, как ветер качает ромашки на краю летного поля. И какие пушистые белые облака бывают над аэродромом, когда раннее утро… Он так это здорово представил, что пропустил начало.
– Ой, простите. Можно снова?
И опять пошло вступление:
Это просыпаются разноцветные спортивные самолеты. Летчики прокручивают моторы. А на краю аэродрома собираются мальчишки – те, кто очень хочет в небо. Те, кто часто летает во сне.
Максиму почти каждую ночь снится, что он летает…
Он кончил петь и опять испугался. Не получилось?
Анатолий Федорович улыбался. Он посмотрел на Алевтину Эдуардовну и сказал:
– Э?
Посмотрел на Максима и сказал:
– Э!
И показал большой палец, хотя это, наверно, было непедагогично.
Конечно, голос у Алика гораздо лучше, чем у Максима, тут и спорить смешно. И умения у него больше. И фамилия Тигрицкий для солиста годится больше, чем Рыбкин. Но полет есть полет, если даже он не на самом деле, а в песне. Что поделаешь, если Алик весит килограммов пятьдесят, а Максим в два раза меньше!
И наверное, не только в этом дело. Максиму кажется, что Алику все равно, какую песню петь. Он про макароны и про летчиков поет одинаково. Наверно, Алику никогда не снится по ночам, что он летает. Недаром Алик совсем равнодушно отнесся к новой форме с серебряными крылышками на пилотке.
А форма что надо! Младшему хору завидовали даже старшие ребята. Конечно, не те большущие парни, которые поют басами, а кто перешел в большой хор недавно. Завидовали, хотя получили голубые костюмы с модными пиджаками и расклешенными брюками. Еще бы! Таких пилоток им не дали.