Наши гости уходят. Вздыхает Олимпиада Васильевна. А папа спит.
Я иду закрывать за ними дверь. Даю на прощание щелчок Мише. Он кидается дать мне ответный щелчок. Но поздно. Я быстро захлопнул дверь.
– Красивая женщина, – говорит мама. – А Гоша такой романтичный!
А папа спит.
9. Старик Ливерпуль и папа
Папа курил трубку. Дым из трубки шел вверх, к потолку. Старик Ливерпуль дул на чай и грыз сахар. У него все зубы целые. Мама спрашивает всякий раз: «И как вы сохранили зубы?»
Он постукивает по зубам ногтями и говорит, что ел крабов, омаров и желуди.
Папа мой говорит, что он тоже ел желуди.
Мама машет рукой и смеется. Не верит она в то, что папа ел желуди.
– Дорогой Ливерпуль, – говорит мама, – что за чушь?
Они думали, я сплю, но я не спал, а приоткрыл даже чуточку дверь, чтобы видеть их лица.
Старик Ливерпуль любит папу. Когда папа мой плавал юнгой (совсем давно), он был в краях Ливерпуля. И хотя это было давно, папа помнит, какие там деревья, дома, даже небо…
Старик Ливерпуль. Да, да, да, точно такое небо!
Папа. Я же помню.
Мама. Гоша там тоже был.
Папа. Этот Гоша просто болтун.
Мама. Ничего подобного!
Старик Ливерпуль. Где был Гоша?
Мама. Там, где и вы.
Папа. Никогда он там не был.
Мама. Как можно…
Папа. Я совсем забыл. Он там действительно был, успокойся.
Старик Ливерпуль. Был, и слава богу!
Мама. А я что говорю?
Папа. То же самое.
Мама. Ну так вот!
Все молча пьют чай. Только слышен хруст сахара.
Ливерпуль. В мире сейчас тревожно. А когда Гесс перелетел в Англию…
Папа. Это было давно. А вот Гитлер – уже не Гесс…
Мама. У нас мир с фашистами.
Папа. Какой может быть мир с фашистами! В этот мир я мало верю.
Мама. Как ты не веришь? Мир есть мир.
Папа. Что верно, то верно…
Почему в мире тревожно? Кто такой Гесс? И Гитлер… Все было интересно! Но понять я не мог ничего.
Ворочается мой брат Боба. Он лежит рядом со мной в этой же комнате. Он встает вдруг с кровати, идет к дверям. Приоткрыв дверь, говорит Ливерпулю:
– А вы можете съесть песок?
Все смеются. Боба бежит обратно.
Мама плотно закрыла двери. Теперь я ничего не вижу. Только кое-что слышу:
– «Мария» утонула в тысяча девятьсот семнадцатом…
– Если Гесс перелетел в Англию, значит…
– Черт его знает, что значит, но факт, он туда перелетел…
Я слышу хруст сахара, вижу омаров в больших красных шапках, шхуну «Мария», Гесс летит в Англию, сыплет сверху песок на шхуну, и шхуна «Мария» тонет…
10. На дачу!
Мы все-таки едем на дачу!
– В Москву бы поехать, – говорит папа.
– В какую Москву? – Мама не понимает.
– Мы сошли бы в Москве на Казанском вокзале… Разве было бы плохо?
– К чему это все? – Мама не понимает.
Мой папа в Москве родился. Он хочет в Москву. Он давно там не был. Он каждый год в Москву хочет. А мама не хочет. Она здесь родилась. Она любит дачу. И я люблю дачу. Кто дачу не любит! Я люблю и Москву. Кто Москву не любит! Но что же делать! На дачу мне хочется.
Мы стоим возле машины на улице. Наши вещи в кузове. Мама с Бобой сели в кабину. Папа говорит про Москву. Это с ним бывает.
– Я спешу, – говорит шофер.
Мама вдруг говорит:
– Где подушка и чайник?
Я бегу за подушкой и чайником.
– Не забудь закрыть дверь! – кричит мама.
Подушка огромная. Трудно бежать. Я теряю крышку от чайника.
– Она где-то звякнула, – говорю я.
– Поищите ее! – кричит мама.
Нас провожает вся улица. Здесь, конечно, братья Измайловы. И другие мальчишки. Они бегут на лестницу. Ищут нашу крышку. Шофер говорит:
– Мне надоело.
– Вы же видите, – говорит папа.
– Я-то вижу, – говорит он.
– В чем же дело? – говорит папа.
Наконец крышка найдена. Я лезу в кузов. Любой хочет ехать в кузове! Братья Измайловы едут завтра в пионерлагерь. Но их повезут в автобусе. Они не поедут в кузове.