Гера Крошечкин подумал и сказал:
– Это можно.
– Сфотографировал бы пушкинские места, родную нашу природу, которую воспел поэт, – сказала Камилла.
– Это верно, – сказал Гера.
И Гера Крошечкин согласился стать корреспондентом.
А для начала сфотографировал весь довольный, улыбающийся класс на фоне карты мира для праздничного номера стенной газеты.
Быстрей, быстрей!
Наши шефы, шестой «А», соревновались с шестым «Б» – кто лучше и быстрее поможет одеться в раздевалке своим подшефным. И вот после звонка мы помчались в раздевалку, и тут началось это оде-валочное соревнование. Два шестых уже ждали своих первоклассников. Очень строгое жюри устроилось на подоконнике, чтобы лучше видеть. Пятьсотсвечовые лампочки вкрутили дополнительно к дневному свету. Самодеятельный школьный струнный оркестр расположился невдалеке. Оркестр грянул – и пошло! Ох, что тут было!
Моим шефом был Светик Костров. Он очень волновался. Как только я подбежал к нему, он заорал:
– Давай ногу! Ну! Ногу давай! Суй в ботинок ногу и не рассуждай, малыш! Нужно быстрей! Ты быстрей можешь? Ну! – С трудом он запихивал мою левую ногу в правый ботинок, и я не рассуждал. – Не везет, вот напасть! – ворчал он и тряс меня за ногу изо всех сил.
Но я держался за вешалку и не падал. Вешалка качалась, и сверху падали шапки.
– Давай другую ногу! Побыстрей! Ну! И не рассуждать!
– Как же я тебе другую ногу дам? – сказал я. – На чем же я тогда стоять буду?
– Не рассуждай, малыш, много ты понимаешь!
– Отпусти мою ту ногу, – сказал я, – тогда я тебе дам эту.
– Ну, быстрей давай, не рассуждай!
Теперь он стал напяливать левый ботинок на мою правую ногу. И я ему сказал об этом.
– Не заметят, – отвечал он, – раньше нужно было говорить, малыш! Не время рассуждать, пойми. Где шапка? Шапка где твоя?
– Да вон Васька ее нацепил.
– Чего это он? Ну дает! Ладно. Некогда тут рассуждать. Бери Васькину! И побыстрей!
– А Васькину вон только что сейчас Пчелкин надел…
– Хватай тогда Пчелкина шапку. Быстрей! Где она? Какая? Покажи мне. Вот не ожидал… никак не ожидал, что может так с шапками получиться!
– И Пчелкиной уже нет, – говорю, – ни одной шапки нет – все расхватали…
– Без шапки иди! На авось! Выручай своего шефа! Что творится! Мы пропали! Проиграли! Вот досада… Э-э-э-эх! – Он очень суетился и вспотел.
Светик ловко надел на меня пальто, и пальто было тоже чужое. И я сказал ему об этом.
– Не снимать же его, малыш! Где мы тут сейчас найдем другое? Бодрей держись! Не дрейфь! Улыбайся жюри! Как будто ты в своем пальто! Давай!
И я побежал. На авось. Пальто толстяка Вовки Ивина висело на мне мешком. Нестерпимо жали мои собственные ботинки.
– Здравствуйте, – сказал я жюри.
– У тебя с одеждой все в порядке? – спросил член жюри.
– Так точно, все в порядке, – сказал я повоенному.
Он смотрел на мое пальто, а я ему улыбался.
– А где шапка? – спросил он.
– А я закаленный, – сказал я, улыбаясь.
– Как это понять?
– Я в школу без шапки пришел, – сказал я, улыбаясь.
– Ишь ты, предусмотрительный, – сказал член жюри.
– Так точно, предусмотрительный, – сказал я повоенному.
– И всегда ходишь в школу без шапки? – спросил член жюри.
– Всегда, – сказал я, улыбаясь.
– Ишь ты, – повторил член жюри. Он не знал, как со мной поступить: засчитывать или не засчитывать, и внимательно посмотрел на мои ботинки.
– Зашнурованы неплохо, ишь ты!
– Неплохо, – сказал я.
– Так все без шапок придут, – сказал он.
– Придут, – сказал я.
Тогда он сказал (в какой раз!):
– Ишь ты!.. – и добавил: – Иди.
Но другой член жюри спросил:
– Ты свое пальто надел?
В это время подскочил Вовка Ивин в моем пальто. И все члены жюри зароптали на своего придирчивого товарища, чтобы он не задерживал молодцов, которые чуть ли не самыми первыми оказались одетыми. И тогда придирчивый член жюри тоже мне улыбнулся понимающе.