пахаря князем назвав,

дали златые ему одеянья,

поле он бросил, не допахав.

Плуг положил и волов отпускает:

«Откуда вы вышли, вернитесь туда!»

бич и кнуты в поле он оставляет,

пусть их сокроет трава и листва.

И волы ушли в недалекие горы —

и ныне в следах их стоит вода;

а кнутовища, вросшие в долы,

оборотились в три буйных куста.

Они и цвели, и плодоносили,

но только один плод вполне созрел,

другие упали на землю бессильно,

и прорасти ни один не сумел.

Слышьте и знайте – сильное слово

в душах людских пусть вечно живет:

время благое вернется снова,

когда и мертвая ветвь оживет.

Обе те ветки в цвету благородном

снова воспрянут, все шире, сильней,

вдруг, к удивлению разных народов,

плод принесут от прастарых[5] корней.

Приидет князь, облаченный в злато,

чтобы вернуть старый долг свой вдруг,

и миру явит из пыли и праха

Пржемысла изъеденный ржавчиной плуг.

Волы с высокой горы вернутся

и снова будут в плуг впряжены,

поля недопаханные проснутся,

зерном золотым станут пашни полны.

Весна засияет, прогонит ненастье,

и зацветет буйно колос златой,

с ним расцветет на земле этой счастье,

старая слава взойдет над страной.

Скалу я видала над бурной рекою,

а на скале Крока замок златой;

около замка цветущий весною

Княгини Либуши сад молодой.

В подножии замка домик свободный —

купальня княгини стоит на воде;

княгини я видела лик благородный

платье сияло, все в серебре.

У входа стояла купальни любимой,

глядя в мутный речной поток,

читала слова там, тревогой томима,

что посылает стране ее рок.

«Вижу пожары, кровавые битвы,

острый меч, что тебя проткнет,

вижу беду, поруганье, молитвы —

духом не падай, мой милый народ!»

Тут ей две девы, стоящие сбоку,

подали колыбель золотую;

поцеловала ее – и потоку

бросила дар во глубокие струи.

Слышьте и знайте Либушино слово —

слышала я ее вещий глас:

«Спи тут, ложе сына, когда-то снова

я позову тебя, будет час!

Из темного лона глубокого моря

поднимется новый мир молодой;

широкие липы отцова подворья

распустят душистый свой цвет золотой.

Грусть всю смоет поток весенний,

из ночи родится ясный день:

народ, что славен был когда-то,

новой славы узнает ступень.

Тут на свет Божий из пропасти водной

наверх золотая кроватка всплывет,

и, повинуясь судьбе предреченной,

народ, как младенец, на ней отдохнет».

Я тебя видела, ложе святое,

знаю, звезда путевая моя!

Жду, как настанет время иное,

время снова увидеть тебя.

Лето за летом без устали мчится,

зима за зимой неуклонно бежит,

незыблема вера в душе хранится,

надежда растет, что на сердце лежит.

Ежели летом вглубь под скалою

кто-то нырнул и уже не всплывет,

если с веселой дружиной зимою

проломится вдруг под санями лед,

вздыхаю: к полкам Либуши, ликуя,

прибыло много новых борцов!

Будет ли время, когда отдохну я?

Ах, нет еще, этот час не готов!

Так в книгах судьбы написано было,

слышьте и знайте весть мою:

«Придет рассвет, в то благое утро,

мертвые встанут в родном краю.

Тогда Либуша с полком великим

войско свое поднимет из вод,

и руку подняв материнскую, кликом

к славе направит чешский народ!»

Видела храм я над Орлицей речкой

слышала я золотой его звон,

когда еще честь страны нашей чешской

не разорвал лютой страсти гон.

Когда в Чехии к Богу почтенье забылось:

вера, любовь и надежда остыли,

храм глубоко под землею сокрылся,

воды то место залили.

Но не останется вечно в могиле,

воды отхлынут – время придет,

встанет тот храм в былой своей силе,

колокол к храму народ позовет.

Слышьте и знайте, писано это

в книге судеб как закон:

«Увидите солнце златое рассвета,