Вьетнамцы жили в общагах, но многие снимали квартиры, набиваясь в одну комнату по десять человек, да еще устраивая там склады. Вот по этим жилищам-складам и работал Хоша.

Звонок в дверь. Тонкий вьетнамский голос:

– Кто там?

– Барахло принесли.

Вьетнамцы привыкли, что к ним тащат вещи, преимущественно краденые, и открывали. Тут и врывалась толпа с железными прутьями, кастетами, быстро укладывала желтолицых братьев на пол, избивала и выносила ценности. И никто заявление не напишет – вьетнамцы как огня боялись милиции.

Но однажды грабителей застукал проезжающий мимо патруль. Хоше прострелили бок. Он два месяца провалялся в больнице в СИЗО и еще девять месяцев, пока с трудом тянулось следствие, верховодил в этой камере.

По большей части в камере были случайные люди. Кто-то попал за наркотики, кто-то спьяну дернул сумку. Естественно, Художник стал вторым человеком после Хоши.

– Гадом буду, не будет на меня суда, – говаривал Хоша. – Ни один вьетнамец на суд не придет.

Однажды к Художнику пришла на свидание мать. Почти трезвая, она рыдала, хлюпала, называла его «сынуленька мой» и была ему противна.

Он огляделся и увидел в самом отдалении комнаты для свиданий сидящих друг против друга Хошу и стройную, с немного тяжеловатыми, но приятными чертами лица девушку. Хоша в привычной манере развязного балагура что-то ей втирал. А она, заметив Художника, улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.

Уже в камере Художник сказал Хоше:

– Какие герлы к тебе ходят.

– Еще и не такие есть. Мы же, руднянские, не просто так. Мы – бригада!

– Как ее зовут?

– Галка, – хмыкнул Хоша.

– Твоя?

– Общественная собственность. Но больше моя.

Вскоре прошел суд по «расистам». Вьетнамцы на суд пришли, а кто не пришел, тех показания зачитали. И Хоша с тремя подельниками отправился в колонию.

Художнику не хотелось верховодить камерой, где от одного вида сидельцев, среди которых он был самый молодой, его тошнило. Но пришлось…

Следователь городской прокуратуры Ешков – здоровенный, кровь с молоком, мордатый, напористый – расположился за столом в просторном кабинете начальника уголовного розыска муниципального отдела милиции. В углу в кресле дымил сигаретой капитан Голубец – оперативник из отдела по заказным убийствам МУРа. Сыщик из РУБОПа – майор Ломов – устроился на подоконнике. В углу, зевая, листал бумаги старший лейтенант Балабин.

Гурьянову все это начинало надоедать. Его допрашивали второй час, притом с дурным напором, будто подозревали в чем-то.

– Чем вообще ваша фирма занимается? – вдруг задал вопрос следователь.

– При чем тут моя фирма? – удивился Гурьянов.

– Отвечайте на вопрос.

– «Глобаль-контакт» занимается сотрудничеством в сфере развития международных бизнес-контактов. Оценка инвестиционных проектов. Международные семинары. Брат не имел к моим делам никакого отношения.

– «Глобаль-контакт», – задумчиво произнес майор Ломов. – Что-то знакомое.

«Ничего тебе не знакомое», – подумал Гурьянов. Фирма эта была призраком, ее использовала Служба для некоторых мероприятий.

– И кто вы в фирме «Глобаль-контакт»? – не отставал следователь.

– Старший менеджер. Заодно переводами занимаюсь.

– Ага, языками владеете, – удовлетворенно кивнул следователь, будто уличил в чем-то непристойном.

– Английский, испанский, арабский.

– Значит, с братом после прилета вы не разговаривали? – в который раз спросил следователь.

– Нет!

Допрос выдохся. Гурьянов готов был помочь следствию, но помочь было нечем. Он ничего не знал, кроме одного слова – «Вика». Однако он понятия не имел, кто это такая.