– А чего так темно-то? – Я ни к кому особо не обращалась, но эти, кажется, только сейчас заметили. Они синхронно уставились в небо. Не знаю как смеяться, а удивляться Первый точно не умел. Второй смотрел вверх с открытым ртом, как все нормальные люди, если видят сумерки средь бела дня. У Первого вообще не менялось выражение. Он только повторил своё «идите в лагерь». Заело. Бывает. Я плюнула и пошла к машине переобуваться.

В лесу было темно как ночью, я шла, подсвечивая телефоном, и вспоминала, когда его заряжала в последний раз. Пятьдесят восемь процентов, пока живём. Дойду, надо включить фары и подсветить северную часть леса, где я ещё не искала. Будет хоть какой-то ориентир. До машины я добралась без приключений, даже успела достать сухие туфли (ну да, на каблуках, представительские, но выбирать не приходится), села, швырнула на пол мокрые кеды – и тут из лесу послышался крик. Кричали громко, с визгом и хрипами, как будто кого-то убивают. Кричал мужчина.

Я прыгнула в машину и помчалась на крик. Кричали со стороны озера, явно кто-то из этих. Господи, что ж там такое?! На эмоции парни явно скупы – значит, не увидели чего, а сами… Если бы кого-то подстрелили, я бы слышала выстрел. Капкан? Ерунда, но, с другой стороны, тут ловили мишку… У детского лагеря? Ерунда – но что тогда?

…А на капкан похоже! Я волонтёрила в тайге, я видела, что делает с ногой медвежий капкан. Какой козёл его поставил у детского лагеря, вопрос отдельный, но суть в том, что тут любой завопит. Ох, не подъеду! Проеду сколько можно, оставлю машину с включёнными фарами…

Перед капотом возникла плотная стена сосен, я бросила машину и побежала к озеру, не включая фонарь на телефоне – фары отлично всё освещали. Уши ещё сверлил этот заунывный хор, он, по-моему, и не умолкал с тех пор, как я в лесу.

На берегу стояли почему-то три фигуры: одна у самого озера, две поближе ко мне. Та, что ближе к озеру, странно дёргалась, как будто под током, хлопала себя по бокам, словно убивая невидимую мошкару, и вопила. Те, что ближе ко мне, стояли как истуканы и молча смотрели. Они даже не вздрогнули от моих шагов, хотя я опять споткнулась и влетела в спину Петровичу:

– Ты чего здесь?

Он не ответил. Рядом с ним стоял Второй, тот вообще не заметил меня. А в озере по щиколотку, даже не замочив брюк дико выплясывал Первый. И орал.

На его лицо падал свет фар, и я прекрасно видела вытаращенные глаза, пот и неровные передние зубы. Его одежда была чистой, только на лице проступали тоненькие царапины, как от кошки. Много-много, они алели бусинками крови и выглядели совершенно несерьёзно, парень хлопал по ним руками, хватал себя за ноги… От мошкары так не орут! Я шагнула к нему, светя телефоном под ноги: озеро, вода, песочек, ноги… Точно не капкан.

– Да что?!

– А чёрт его знает! – проснулся Петрович. – Эй!

Я опять глянула вниз: ну, в воду-то точно никто капкан не поставит. Петрович шагнул к парню, схватил его за руку, дёрнул к себе. Тот послушно шагнул как манекен, споткнулся, свалился на берег, да так и остался лежать, глядя перед собой пустыми глазами. Ноги его странно дёргались, как если бы он пытался сбросить ботинки, руки ещё хлопали по лицу и бокам, глаза… Ах, чёрт!

Тут завопила я.

– Да что с тобой?! – Петрович деловито сдёрнул с него ботинок, и я увидела серый носок с тонкими ржавыми полосками крови.

Петрович сдёрнул носок, подсвечивая себе телефоном. Первый взвыл, дёрнул ногой, выбил телефон. Второй очнулся наконец и, подбежав с фонариком, осветил эту жуткую ногу. Вся ступня, насколько было видно, оказалась покрыта тонкими царапинами, внутри которых шевелилось что-то живое.