Валер взглянул на «Ролекс» – половина восьмого.

Потом он заметил, что Ганка тоже смотрит на часы – его часы! – и забыл о времени.

– Валерий, мы с вами поднимаемся на борт первыми, – вернул его к реальности Альфа. – За нами следуют Валентина и Витки Сейтман, потом Леонид и Азанде.

Имя Ганки не было названо, и Валюшка радостно встрепенулась: «Она с нами не едет? Для нее ведь нет сопровождающего! Неужели останется? Ну… тогда для меня еще не всё потеряно!»

В это мгновение Ганка, словно услышав Валюшкины мысли, так взглянула на нее, что та мгновенно поняла: Ганка на берегу не останется, а Валюшке ничего не светит…

Самое поразительное, что в Ганкиных глазах было не торжество, а сочувствие! Они светились этим сочувствием как прожекторы!

«Понятно: счастливая соперница жалеет неудачницу!» – обиделась Валюшка и показала Ганке язык.

Та вздохнула и опустила свои прожекторы. И, к великому огорчению Валюшки, тоже поднялась на катер.

– Это бесполезно, – наконец произнес Витки Сейтман, первым выразив то, что давно стало понятно и другим, но с чем никто не хотел смириться.

Он еще больше побледнел, задыхался и пошатывался, так что Валюшке приходилось его придерживать.

Валюшка поразилась, насколько он худощав и легок. Удивительно, как его вообще не унесло тем ветром, который вот уже час непрерывно и мощно дул со стороны Острова, не давая катеру даже на самую малость отойти от причала!

Азанде выглядел не лучше. Он почти повис на Лёнечке, и его илю уже не урчал самодовольно, а лишь изредка постанывал, словно и у него кончились все силы.

Остальные безнадежно смотрели на свинцово-тяжелые, громоздкие, свирепые волны. Они шли по Волге от Острова вопреки всем законам течения. Вслед за волнами надвигался белый туман, настолько плотный и непроницаемый, что казалось, будто его можно резать ножом и рубить топором. Лучи прожектора катера не могли пробить эту белую массу, а отражались от нее, отбрасывались назад, почему-то приобретая пугающе-сизый оттенок, отчего лица собравшихся на палубе казались в этом свете неживыми и жутковатыми, словно лица оживших мертвецов.

А какие были предприняты усилия, чтобы оторваться наконец от старых мостков! Азанде бил в барабан, метался из стороны в сторону и подпрыгивал, на некоторое время зависая в воздухе. Черные волосы его стояли дыбом, и теперь все могли увидеть, что в них и в самом деле живет парочка скорпионов, которых не вынесло ветром только потому, что они отчаянно цеплялись клешнями за спутанные дреды. Илю рычал и ревел так, что можно было подумать, будто где-то поблизости затаились все звери Африки, явившиеся помочь Азанде. От этого рева тряслись поджилки у всех собравшихся и нервы буквально завязывались узлом, однако на ветер и туман это никак не действовало. Вернее, почти никак: иногда туман вдруг начинал расслаиваться на струи, напоминающие огромных ставших на хвосты змей, и тогда по черному, лоснящемуся от пота лицу Азанде пробегала торжествующая улыбка, однако через мгновение «змеи» исчезали, туман опять смыкался плотной стеной, а рокот илю все больше напоминал хрип умирающего, пока не превратился в жалобные стоны.