– Ну, так давайте я его подожду. Мне очень надо.

Галина Гавриловна радушно улыбнулась, бросила тряпку в таз и пригласила Зою пройти на кухню.

– Раз надо, жди, конечно. А я тебя сейчас чаем напою. У меня как раз пирожки с мясом и беляши.

Но Зоя отказалась идти на кухню.

– А можно, я в комнате посижу? – сказала она и даже сделала шаг по направлению к комнате, в которой уже увидела свое родное пианино.

– Ну… – растерялась Галина Гавриловна. – Можно. Но только я там полы мою.

– Ничего-ничего! – крикнула Зоя и ринулась в комнату, на ходу скидывая ботинки. – Я очень люблю сидеть там, где полы моют! А хотите, вы идите на кухню чай пейте, а я тут вам одна помою полы. А потом просто так посижу в этой комнате.

Галина Гавриловна удивлённо посмотрела на Зою.

– Зачем, Зоя?

– Я это… одиночество люблю! – заявила Зоя, радуясь своей находчивости. – Вот.

– Ну, если тебе мое общество не очень приятно… – начала Галина Гавриловна, но Зоя тут же её перебила.

– Нет, мне приятно! – заверещала она, пытаясь вытеснить Галину Гавриловну из комнаты, чтобы скорее начать копаться в заветном тайничке. – Но только там, на кухне. А здесь неприятно… То есть не знаю…

Галина Гавриловна подошла к Зое поближе и заботливо потрогала её лоб.

– Зоя, а у тебя случайно температуры нет? Ты себя хорошо чувствуешь?

Зоя засуетилась и задёргалась, изображая, что с ней всё в порядке.

– Нет, – заявила она, не спуская глаз с пианино, – у меня вполне здоровый, но одинокий вид. Потому что мне надо одной…

Галина Гавриловна с пониманием закивала и усадила Зою рядом с собой на диван.

– Понимаю. Проблемы подростков. Одиночество. Читал Пётр такие брошюрки. Всё ясно, моя хорошая Зоя. Тебе не с кем пообщаться. И ты очень правильно сделала, что пришла к своему классному руководителю. Комплексы мешают тебе сказать правду. И ты…

– Мне не комплексы мешают… – Зоя мучилась и уже чуть не плакала.

«Неужели я не смогу даже такую малость сделать – проникнуть в собственный тайник! – с тоской думала она, подсаживаясь к пианино всё ближе и ближе. – И прав Мыльченко, когда говорит, что он выдающийся во всём. А я, я…»

Антон вёл наружное наблюдение. Но ничего не происходило. Его уже давно согнали со своего законного места бабки, проводящие свою жизнь возле подъезда. И он бродил по двору, стараясь не упускать из виду входную дверь и окна квартиры Петра Брониславовича. Начинало темнеть. Дул холодный ветер, нёс колючий снег на деревья, которые уже неделю назад были готовы раскрыть листики навстречу весне.

И вдруг Антон увидел, что классный руководитель движется по направлению к своему дому.

«Ну надо же! – подумал Антоша, осмотрительно прячась за кустик. – Редькина его в квартире пасёт, а он, оказывается, до позднего вечера по улицам шлындает! Да кто ж захочет возвращаться в дом, где ему не рады?»

Как обычно в последнее время, Пётр Брониславович был меланхоличным и рассеянным. Он шёл вдоль деревьев (лип, как определил наблюдательный детектив Антон), срывал с веток набухшие почки, часть ел, а часть ссыпал в карман.

«Ну вот и всё. – От волнения Антоша уселся прямо на землю. – Почками питается. На подножный корм перешёл. Доконала его Галина. И деньги уже отбирает, раз бедный Пётр Брониславович даже хот-дог, даже сырок или булочку себе не может купить!»

Раздался звонок в дверь, и Галина Гавриловна ушла открывать, наконец-то оставив Зою одну. Не теряя времени, та бросилась к своему пианино, смахнула с него кружевную салфетку и вазочку, после чего открыла верхнюю крышку и просунула руку внутрь.

Пока Пётр Брониславович снимал куртку, жена успела ему шепнуть, что к нему заявилась ученица, и какая-то странноватая…