– Как приятно, – сказал Алешка, – лечь в постель с чистыми ногами.

Было еще довольно светло. В окно гляделась луна, уложила на пол светлые тени. Где-то под потолком робко зудел ранний комарик. В Алешкиной тумбочке что-то скреблось и шуршало.

– Мышка? – спросил я.

– Майские жуки в коробочке.

– Тебе это надо?

– Пригодятся, – Алешка поворочался, устраиваясь поудобнее. Сказал мечтательно: – Эх, Дим, какое у нас впереди лето!

– Ага, – я уже задремывал. – Рыбалка, грибалка, купалка…

Вдруг Алешка подскочил так, будто его укусил майский жук:

– Два наряда вне очереди! Купалка на рыбалке! Мы с тобой, во-первых, найдем этого жулика, который отопление у школы украл, а во-вторых, найдем танк и вытащим его из болота. Это понятно?

– А зачем? – я уже с трудом одолевал хороший дачный сон.

– Мама на нем будет в магазин ездить. А то ей уже надоело сумки таскать. Как палке в колесе.

– Белке, – с трудом поправил я.

– Ни разу не видел белку в колесе. А палок сколько хочешь.

Пришлось объяснить, спотыкаясь на каждом слове. Белка в клетке… Ей надо бегать, чтобы выжить… Приделали колесо… Она в нем скачет…

– Вот кто это придумал, – сказал Алешка, – его бы самого в колесо посадить. А белке нужно по деревьям бегать. Нужно ей это колесо, как маме танк!

– Ты же сам сказал.

– А ты и поверил. Доверчивый ты наш. – Алешка сел, обхватил руками коленки. На его лицо падал лунный свет, и оно почему-то показалось мне гораздо взрослее, чем на самом деле. – Дим, у тебя совесть есть?

– Даже две, – буркнул я, засыпая. – Одна для дома, другая для школы.

– Хорошо устроился.

Что-то мне в его голосе не очень понравилось. Даже сон куда-то отступил. А я так люблю засыпать в первую ночь на даче! Сквозь мягкий сон наваливаются всякие хорошие мечты предстоящего лета – солнечного, веселого, интересного. Тут тебе и рыбалка, и грибалка, и купалка… И танк, и школьная печка, и бедолага Юра…

– …ты, Дим, сам подумай! Может, в этом танке наш дед воевал…

– Прадед, – поправил я машинально.

– Какая разница, в общем, наш потомок…

– Предок, – опять поправил я. Надеюсь, моим потомкам воевать не придется.

Но Алешка, похоже, меня не слышал:

– Или чей-нибудь другой дед или потомок. Он защищал нашу страну от фашистов! А если бы не защитил, ничего бы у нас не было. Никаких наших родителей. И нас с тобой тоже не было бы. – Тут он замолчал – самому, наверное, стало страшно. – И неужели мы с тобой, предки этих молодых солдат, оставим их боевое оружие в гнилом болоте?

Алешка, хоть и путал предков и потомков, задел меня здорово – какая-то третья совесть внутри меня зашевелилась.

– Мы с тобой вытащим этот танк и поставим его возле школы имени героя Чижика. Танькин птичник покрасит его зеленой краской и нарисует на башне красные звездочки! И мы с тобой будем гордиться. Тебе хочется гордиться?

Вообще-то мне спать хочется. Но если я сейчас скажу об этом Алешке, то навсегда потеряю свой авторитет старшего брата.

– Лех, я с тобой согласен, но ты подумай – как нам этот танк отыскать в каком-то болоте? Семьдесят лет прошло, даже больше, и никто не знает этого места.

– Дед Семен знает! – запальчиво возразил Алешка. – Нашел он этот танк один раз, найдет и второй.

– Как у тебя все просто. Деду вон сколько лет! Он уже ничего не помнит.

– Это ты ничего не помнишь! А я помню: наш дедушка говорил: «Куда очки только что положил – не помню. А вот как первый раз в школу пошел – помню как сейчас». У них, Дим, у стариков, всегда так: тут помню, а там не помню.

– Помню – не помню… Ну найдем мы танк, а дальше что? Он наверняка по самые уши в землю ушел. Совочками будем откапывать? – Я так рассердился, что у меня даже сон пропал. Еще и потому, что знал: если Алешка что-то задумал, то мы все так закрутимся, что мама не горюй.