– КАК ДВЕ ТВОРЧЕСКИХ ЛИЧНОСТИ УЖИВАЮТСЯ В ОДНОМ ДОМЕ? ЭТО КОМФОРТНО, КОГДА В СЕМЬЕ ВСЕ ТВОРЯТ?

– Что вы, какой там комфорт – в творческой семье! В творчестве – все дискомфорт.

Писателю нужен муж, который бы таскал рукописи по издательствам, подшивал рецензии, счета оплачивал. Художнику – жена, которая варит, стирает, подает и преданно выслушивает «мисли», как говорила моя бабушка. А мы оба – сиротки в этом смысле. Ну, что я буду морочить ему голову своими текстами, когда он в данный момент озабочен тем, как соединить в картине желтое с зеленым…

Но мы уже сросшаяся пара. И оба великодушны: не считаемся забитыми гвоздями и сваренными борщами, и слишком заняты каждый своим делом. Это самый лучший рецепт для спокойной семейной жизни. Когда же приходит третий счет за электричество или квартиру с восклицательным знаком и картинкой, на которой изображено – как из дома выносят мебель судебные исполнители, мы идем и оплачиваем счет вместе.

С годами учишься разграничивать личную жизнь и творчество, время работать и время приникнуть друг к другу.

– ЛИТЕРАТОР ВСЕГДА НЕВОЛЬНО ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ СОВЕТЧИКА. ОТ НЕГО ПО-ПРЕЖНЕМУ ЖДУТ ОТКРОВЕНИЙ, КОТОРЫЕ СПОСОБНЫ ЧТО-ТО ИЗМЕНИТЬ В СУДЬБАХ ДРУГИХ. ВЫ ЭТУ РОЛЬ НА СЕБЯ ПРИМЕРЯЕТЕ?

– Ну, какие советы может дать человек, не чуждый всех пластов ненормативной лексики! От меня надо вообще подальше держаться, а не советов спрашивать.

И потом, представляете, какой наглостью надо обладать, чтобы захотеть менять что-то в судьбах других, и полагать, что тебе это по силам. Нет, я никогда никаких ролей на себя не примеряла, я поэтому даже и актрисой не стала, хотя имею явные способности к этому занятию. Складывание букв в слова, слова – во фразы, и так далее – сугубо частное дело психически неуравновешенных людей.

Дай Бог с этим как-то самой жить научиться, а других учить – нет уж, увольте!

– ВЫ, КОГДА ПИШЕТЕ, ГОРИТЕ?

– Да что вы, это поэту по – ложено гореть; они погорят-погорят, глядишь, стихотворение выйдет в несколько строк. Мы, прозаики – тяжеловесы. Нелегкая работка, между прочим – написать, скажем, текст страниц на тридцать. Не говоря уже о романе – на пятьсот. В нашем деле горение только мешает. Прозаику нужна тишина, покой и много часов невылазной работы. С годами это становится таким способом дышать, системой кровообращения. А существовать без этого уже невозможно. Ты становишься рабом работы. Тебе уже необходимо буквочки складывать в слова. Поэтому, к концу любых гастролей, любой поездки я начинаю раздражаться, уходить от общения. Когда человеку долго зажимают рот, он начинает задыхаться.

– ЧЕМ ВЫ ЗАПОЛНЯЕТЕ ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ВРЕМЯ «ДЛЯ СЕБЯ», ЕСЛИ ОНО ВООБЩЕ КАК ТАКОВОЕ У ВАС ИМЕЕТСЯ?

– В основном, читаю. Бывает, шляюсь по улицам, подглядываю, подслушиваю, ловлю мух, галок, ворон… Забрасываю сети, вытаскиваю рыбку – если повезет… Нормальное времяпрепровождение джентльмена в поисках сюжета.

– К ВАШЕМУ ИМЕНИ ЧАСТО ПРИСОЕДИНЯЮТ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ. ВЫ ОЩУЩАЕТЕ СЕБЯ ЕВРЕЙСКИМ ОТДЕЛОМ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ?

– Нет уж, никаким отделом я себя не ощущаю, и вообще бегу от всего, что поделено, построено в ряды, ориентировано на… Кроме того, никто еще не определил точно, что такое еврейская или русская литература. Франц Кафка – он еврейский писатель, или немецкий, или чешский? А проза Фазиля Искандера – абхазская литература или русская? Для искусства важен психофизический склад личности писателя. «Лолита» Набокова – американский роман, но написан человеком с русско-чувствующим сознанием. Это потрясающее слияние. Вот и я – человек, безусловно, русского аппарата изъяснения. И в то же время очень чутка к национальным своим корням…