Липкий ужас охватывает меня, спина моментально покрывается холодным потом. Дышать глубоко уже не получается, руки трясутся, а глаза бегают по полу, не зная, куда смотреть, что способно притупить только что осознанное.

- Аби, все хорошо, - теплые объятия внезапно укутывают меня, в нос ударяет приятный сандаловый аромат, - он ничего тебе не сделал. Не бойся, посмотри дальше.

И я послушно продолжаю вспоминать. Я стою рыдаю, руки не слушаются, ноги тоже, готовлюсь к самому худшему, но внезапно кто-то оттаскивает от меня Марка.

- Ты! Ты спас меня! – кричу с огромным облегчением и утыкаюсь в грудь парня. – Спасибо. И кстати, знаешь, я хоть и восстановила в голове события, но они все равно словно в тумане, как будто ненастоящие.

- На то, видимо, и делают обычно расчет, - Алан отстраняется и отходит назад, а я по инерции еще немного тянусь к нему. – В любом случае, я тебе дал антидот, с организмом все будет хорошо, не переживай. Насчет Марка тоже не думай, с ним, я думаю, покончено.

- Покончено? – зажимаю в ужасе рот рукой.

- Да не в этом плане, - морщится Алан, - хотя даже если и так, тебе-то что? Жалко вдруг стало? Хочешь пойти утешить, да и позволить довершить начатое?

- Нет. Просто не хочу, чтобы ты из-за меня становился преступником, - честно отвечаю блондину.

- Спасибо за заботу. Но я сам о себе позабочусь. Итак, Марк вряд ли появится на занятиях в понедельник, так что отдыхай, набирайся сил, а я пошел. Дела, знаешь ли, слишком много времени потратил, провозившись с тобой.

- Спасибо! – вновь говорю парню, но тот лишь машет рукой и выходит за дверь.

Откидываюсь обратно на подушки. И волна стыда затапливает меня с ног до головы. Теперь я прекрасно понимаю женщин, которые так и не решаются заявить о насилии, чувствуешь себя, словно сам виноват. Или это общество у нас такое злое? Рассматривает всех под микроскопом, абсолютно не заботясь о внутреннем мире жертв?

Ох, пойду хоть душ приму, холодная вода должна очистить мозг.

По пути в ванную, мой взгляд цепляется за темную мужскую рубашку, небрежно накинутую на кресло. Это явно не моя вещь. Подхожу ближе и осторожно беру ее. Ой, кажется, Алан так и ушел с обнаженным торсом. Точно.

Поддавшись порыву, вдыхаю аромат, которым щедро напитана дорогая ткань. Полный соблазна пряный древесный шлейф наполняет мои легкие. У меня тут же рождаются ассоциации с благородной непринужденностью и абсолютной свободой. Эта туалетная вода однозначно очень подходит Алану. Прижимаю рубашку сильнее к телу, так приятен тонкий шелк, скользящий по моим обнаженным участкам тела. Смотрю на себя в удивлении и понимаю, что на мне надета самая нескромная из имеющихся в шкафу ночная сорочка. И осознание того, кто меня переодевал, резким импульсом стукает в голове. Перед глазами возникают уже совсем другие картинки. Я стою, опершись на парня, едва ли не сползаю вниз, но он меня уговаривает потерпеть и торопливо расстёгивает неудобные застежки, которых почему-то оказывается слишком много, потому что он нервничает. Картинка сменяется, и я лежу в одном белье, накрытая до подбородка покрывалом, но кожа вспыхивает от ощущения ночных прикосновений на бедрах, талии, груди… Было ли это до или после покрывала? Не знаю. Знаю лишь, что даже в полубессознательном состоянии хотелось продолжения, хотелось прильнуть к парню рядом, чтобы не колебался, чтобы продолжил изучать мое тело, чтобы схватил, где надо посильнее, чтобы почувствовал, что даже после Мрака, я по-прежнему отзываюсь на мужские прикосновения. Только его прикосновения.