− Право же, это неразумно, − попытался возразить князь Петр. – Раздача подарков начнётся только в десять часов, театрализованные представления к полудню, а высочайший выход и того позже.

− Неразумно, мальчик мой, это ждать утра, чтобы идти к десяти часам, когда начнётся раздача гостинцев. Полагаю, народу будет столько, что ничего не останется, когда я приду завтра. А до другой коронации ещё доживу ли?

− Для чего вам эти подарки? − удивился Михаэль. – У вас и без того всё имеется.

− Вот неразумный отрок, − всплеснул руками Василий Краснов. – А «память»? Память-то какая? Нет, как хотите, господа, а остаться без «памяти» от такого торжества мне просто зазорно.

− И всё-таки, Василий Саввич, Петр прав! – не согласился с ним Михаэль.

− Помилуйте, Василий Саввич, − продолжил князь Петр. – В моём полку говорят, что подарков заготовлено четыреста тысяч! Всем должно хватить, и не стоит ради этого проводить ночь на поле.

− Четыреста тысяч штук всего-то! Нет-нет, господа, и слышать ничего не желаю. Вы как знаете, а я отправлюсь.

Старик Василий Краснов был непреклонен, и, дабы не оставлять родного дядьку одного, Петру Сенявину ничего не оставалось, как отправиться с ним. Вот только предчувствия у него были самые скверные.

Приехав на Ходынское поле, которое было выбрано властями местом народного гулянья в день коронации нового императора Николая Александровича, Петр сразу обратил внимание, насколько неудачно оно было выбрано. Испещренное глубокими рвами, оврагами и траншеями, сплошь в ямах и заброшенных колодцах, оно могло быть пригодно лишь для военных целей, оттого и использовалось как учебный плац для войск Московского гарнизона.

− По какой страшной беспечности выбрано это место, − сказал Петр, оглядевшись вокруг.

Идти с дядькой на поле он наотрез отказался, предпочтя остаться в экипаже, неподалеку от буфетных лавок. Рядом с Петром было оставлено ещё несколько карет, и он невольно услышал разговор двух ямщиков:

− … а подарки-то, я слыхал, и впрямь царские. Говорят, будто в цветной платок завернуто полфунта колбасы, сайки, конфет разных, а ещё орехи, пряники да кружка та, что…, − мужик замялся, вспоминая нужное слово. − Ну как это? Которая вечная.

− Ну?! – изумился второй ямщик.

− Вот тебе и ну! А еще зрелища, говорят, невиданные будут.

− Это ж какие ещё такие зрелища?

− А такие! − продолжил рассказывать с жаром в голосе первый ямщик. – Будто представления будут из разных опер и цирк с дрессированными зверятами приедет.

− Ну?! – снова изумился второй ямщик.

− Вот тебе и ну!

«До чего же наш мужик охоч до развлечений, − подумал про себя Петр. – А ведь все от темноты его, неграмотности. Скорее всего, эти два мужика за жизнь свою ничего, кроме этих вот повозок, и не увидят, а тут такое зрелище!»

Невообразимая жалость к ним вдруг наполнила сердце Петра и нестерпимое желание покинуть это место как можно скорее, чтобы не видеть, как эти люди начнут хватать конфеты и драться за полфунта колбасы.

− Живого б царя увидать – вот это да, а то, когда это ещё случай представится, − прозвучал голос дядькиного кучера Кузьмы.

Но Петр ничего ему не ответил. Даже будучи убежденным монархистом, он не изъявлял сейчас такое желание. Образ императора оставался для Петра божественным и недосягаемым.

Тем временем Ходынское поле всё больше и больше погружалось в полную тьму, и ночь, как на беду, выдалась безлунная. А люди всё прибывали, и всё плотнее становилась необозримая толпа. Некоторые люди, не видя перед собой дороги, стали спотыкаться и падать в овраги, а нескончаемый поток народа всё прибывал и прибывал.