Прижав к себе как можно крепче сына и закрыв ему глаза ладонью, князь Петр Иванович Сенявин наблюдал разыгравшуюся трагедию. Страшная картина лежащих и истекающих кровью на заснеженной брусчатке людей перемешалась в его сознании с картиной, казалось бы, уже забытой трагедии девятилетней давности, когда такие же ни в чем не повинные люди, окровавленные, раздавленные, лежали в огромном поле, в пыли.

Петр Иванович пригнулся, закрывая собой сына. Внутри него все затряслось от творившегося наяву кошмара. Отчаянье в глазах беспомощных людей, мольбы о помощи, стоны, расколовшаяся надвое от пулевого попадания икона, портрет императора на снегу и стекающая на него кровь убитого демонстранта.… И словно с небес сошедший близкий знакомый голос:

− Петя!!!

В кабинете было тепло, а легкое потрескивание в камине почти усыпляюще действовало на Петра Ивановича. Впрочем, этот камин со своими извивающимися линиями, растительным декором на облицовке одним своим видом завораживал и успокаивал. Не менее красивый вид имел весь кабинет. Стены его в верхней своей части были затянуты шелком, а в нижней вмонтирован дубовый цоколь. Украшенная растительным орнаментом стена как бы росла вверх от пола к гладко окрашенному потолку, в центре которого находилась изысканная люстра. Рисунок наборного узорчатого пола также повторял переплетение стеблей цветов. Даже в мебельном гарнитуре кабинета преобладала плавность линий и волнистые природные очертания. Все это делало его необыкновенно изысканным, эмоционально насыщенным. Но больше всего внимание Петра Ивановича привлекли большие витражные окна. При попадании лучей солнца на них каждое стеклышко подмешивало свой неповторимый цвет, и вся картина постоянно изменялась. Такой красотой хотелось наслаждаться с утра и до вечера, пока солнце не сядет за горизонт.

Но вот дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился молодой тридцатипятилетний мужчина необыкновенно привлекательной европейской наружности. Прекрасно сложенный, с утонченными чертами лица и пышной светло-русой шевелюрой.

− Сейчас Марта принесет чай, − с характерным немецким акцентом сказал он. – Андрей уснул, можешь не волноваться. Ах, друг мой, я не верю своим глазам, глядя на тебя. Сколько мы не виделись? Девять лет?

− Да, Михаэль, девять лет мы не виделись, и при встрече ты снова спасаешь мне жизнь, − улыбнулся князь Сенявин в ответ. − Спасибо, друг мой! – добавил он, взяв Михаэля за руку.

− Ну-ну, стоит ли об этом говорить?

− А я вот любуюсь твоим кабинетом, − сказал Петр Иванович. – Какая изысканная красота во всём. Особенно хороши эти витражные окна.

− О, эти окна изготовлены из самого высококачественного стекла. И стоимость их, надо сказать, соответственна, − засмеялся Михаэль. – Впрочем, всё это Марта. Когда мы переехали сюда из Москвы, она всё устроила на свой вкус.

− Стоит отметить: вкус у Марты отменный! Ваша московская квартира, насколько я помню, была так же хороша. Но, впрочем, что это я об интерьерах? Ты уже капитан. Расскажи лучше, как ты живёшь? Откуда здесь?

− Мой полк дислоцируется здесь, в Санкт-Петербурге. После Москвы я получил новый чин и перевод в 145-й пехотный Новочеркасский Императора Александра III полк. Разумеется, полк сейчас, как и вся дивизия, на театре боевых действий. Наше первое сражение произошло в Хушитае.

− Сражение при Шахе? Как же, читал-читал. Герои, как есть герои.

− Всё так, герои, но ещё и потому, что ценою своих жизней эти сотни убитых многому научили нас, оставшихся в живых. Теория, учения – ничто рядом с настоящим сражением. Это было в сентябре, наш полк занял позицию на Двурогой сопке, у деревни Тай-хайши. Там мы были окружены японцами. До рассвета мы отбивали атаку за атакой. К чертям теорию, пробивались штыками, врукопашную. Это был подлинный ад! Только вообрази: кровь приливает к лицу, в висках стучит, во рту все пересохло, а что впереди – неизвестно. Быть может, смерть. Временами становилось невообразимо страшно. Да-да, признаюсь − страшно.