Но однажды удача всё-таки отвернулась от Ивана Григорьевича. Выйдя в отставку, дабы не сойти с ума от скуки и безделья, Иван Григорьевич вспоминает о родовом имении, забытом и обветшалом за годы отсутствия в нем хозяина, и с присущим ему азартом принимается облагораживать его усадьбу. Стараясь угодить любимой жене Александре, голландке по происхождению, усадьбу он перестраивает в готико-стрельчатом стиле, близком и родном для каждого европейца-католика, а в память о славном военно-морском прошлом своих предков крышу усадьбы перестраивает так, чтобы она напоминала своим видом корабельную палубу. Одновременно с перестройкой здания Иван Григорьевич закладывает и аглицкий парк с большим прудом в его середине. Этот необыкновенно модный и красивый парк становится жемчужиной имения и предметом огромной гордости его создателя. Так стараниями одного человека в центральной России, появился двухэтажный каменный архитектурный шедевр, напоминающий европейскую готику, с русскими деревянными постройками вокруг, с православной церковью Иоанна Богослова.

Иван Григорьевич добился, кажется, всего, о чём мечтал, но, на беду, свою, неуёмный характер не позволил ему почивать на лаврах большой славы, и он возжелал больших денег. Увлечение коммерцией и сыграло с Иваном Григорьевичем злую шутку. Наделав много долгов, он построил сахарный завод в своём имении, но, не сумев организовать грамотное руководство, оказался банкротом.

Сумма долга в 220 тысяч рублей оказалась слишком большой. Взять такие деньги Ивану Григорьевичу было неоткуда, и единственным выходом для него оставалась продажа Богоявленского в казну. Это было не просто разорение – это был страшный удар по самолюбию, страшный позор. В одну ночь Иван Григорьевич постарел на десятки лет, в одну ночь в глазах его навсегда поселилась нестерпимая боль. Он прощался с имением, в которое вложил столько сил и любви, прощался с усадьбой, в которой витали тени предков, отца и матери, деда и прадеда. Он бродил по опустевшим комнатам, где отовсюду слышались детские голоса, где счастливо и безмятежно росли они с Левушкой. Ах, этот чертов характер, из-за которого он наделал столько глупостей, из-за которого он так и не признался в огромной, искренней любви к брату и делал всё наперекор родственным чувствам. И как посмотреть всего этого ему в глаза? Да и стоит ли теперь, на краю жизни, что-то объяснять? Нет, теперь было уже слишком поздно, и Иван Григорьевич отчетливо это понимал. Всё, за что он боролся и к чему всю жизнь стремился, стало вдруг бессмысленным, ненужным.

Звенящую тишину разрезал пистолетный выстрел. Сорвались с веток деревьев в теплое июньское небо серые галки. Так оборвалась ещё совсем недавно казавшаяся блестящей жизнь Ивана Григорьевича Сенявина. Шёл 1851 год.

Сильно подкосила эта утрата здоровье жены, красавицы Александры Васильевны. Померк яркий цвет лица, покрыла седина вороного крыла волосы. Кроткая, очаровательная, она пыталась добиться, чтобы несчастного супруга похоронили в черте кладбища, но, увы, Иван Григорьевич был погребён в кургане парка своего имения. Таков удел всех самоубийц.

Но не успели просохнуть слёзы на прекрасном лице Александры Васильевны по погибшему супруг, как случилась новая беда. Настало время открыть завещание Ивана Григорьевича. Кому достанется то немногое, что удалось сохранить князю Сенявину и особенно богатый дом на Английской набережной в Санкт-Петербурге, устроенный по последней парижской моде, где ещё совсем недавно так роскошно все они жили? Казалось, исход был очевиден. Старший сын, семнадцатилетний Александр, обучавшийся за границей, смекалистый, предприимчивый и расчётливый, мог не только сохранить наследство, но и приумножить его. Но решение Ивана Григорьевича и в этот раз повергло всех в шок. Всё, что осталось от богатого наследства, он завещал младшему сыну – любимому Ивану, уже в пятнадцать лет известному пьянице и страстному игроку.