– А, что про Сеньку мово заприметил, то верно, – лукаво заулыбался Митрофан Спиридонович. – Люба ему Верушка ваша, дюже люба. А могёть чего и сладится между ними?

Но Петр Иванович при словах этих только нахмурился и строго сказал:

– Не высоко ли берёшь, милейший?

– Я что? Знаю только, раз полюбил Сенька, так не отворотится. А коли так, так я никаких денег не пожалею. Нам и приданного не надобно, у самих всего хватает.

– Хватает, знаю. И откуда хватает, тоже знаю, – грозно повёл бровью Петр Иванович. – И, что в приданное титул княжеский взять желаешь, знаю. Да только не забывай место своё, как и происхождение. А то ведь я напомню.

– Тише вы, цокотухи, – строго сказала, обращаясь к отцу и Петру Ивановичу, Злата.

И, не сумев сохранить строгий вид, Злата озорно засмеялась.

Петр Иванович улыбнулся крестнице и обернулся на Веру, но той уже не было в соборе. Ступая по паперти, Вера раздавала милостыню нищим. А тем временем с разных сторон доносились призывы идти на призывные пункты и восторженные возгласы великого множества добровольцев в ответ. Отовсюду неслось:

– Да здравствует Россия! Да здравствует славянство!

Но Вера, погруженная в свои мысли, не обращала никакого внимания на этот шум, пока не услышала вдруг тихое:

– Храни тебя Господь, Вера Петровна!

Обернувшись, она увидела грязного, одетого в лохмотья старика с длинной бородой и всклоченными волосами.

– Откуда ты знаешь моё имя, старик?

– Все знают красу губернии, княжну Сенявину. И я знаю. Я всё знаю.

– И что же ты про меня знаешь? Что богата и беззаботна? Верно, да только и в богатстве случается, что счастья нет. Настолько нет, что даже к молитве я охладела, что безучастье поглотило. И ничего не хочется делать.

– Как сказывал святитель Феофан Затворник, бывает два охлаждения, воспитательное – это когда человек проходит духовное «обучение» по ступеням духовного возрастания. Господь дает такому человеку урок, возможность проявить свободную волю в исполнении духовного делания, коему он перед этим обучается, читая святоотеческие книги, что любовь ко Христу испытывается противностями. Но бывает и другое охлаждение – наказательное. Оно напускается за осуждение, надмение. И тогда отступает благодать святого Духа и человек познаёт свою немощь, какой он есть на самом деле. Ежели он думал, что он хороший, что он подвижник, делатель, что он преуспевает и высоко поднялся, то тут вдруг видит, что он и нищ, и слеп, и наг, и беден, как все те, над кем он превозносился.

Вера внимательно слушала старика, и лицо её становилось все строже, а глаза всё печальнее. Не боясь испачкать шикарного платья, она села на корточки перед этим нищим, дурно пахнущим, но необычайно грамотным человеком и тихо спросила:

– Что же делать тогда?

– Молиться и понуждать себя на трудночество, бороться со своими страстями, каяться в том, в чём согрешила и, смирившись до зела и испросив помощи у Бога, исполнять послушание и поступать по заповедям, ведь каждая заповедь – это путеводная звезда, луч света.

– Вера, мы уезжаем.

Над Верой стояла изумленная Ксюша. Она не узнавала своей сестры, ведь прежняя Вера и близко не подошла бы к этому нищему, оборванному бродяге.

По всему было видно, что начавшаяся война слишком сильно изменила людей. Но хорошо это или плохо, ещё никто не понимал.

– Чем я могу помочь тебе, старик? – спросила Вера.

– У каждого свой путь в жизни. Мой путь определён и другого я не желаю.

– Тогда помолись за меня, – сказала Вера и на прощание оставила старику ещё несколько монет.

Домой девушки возвращались в одной карете, не желая всю дорогу слушать разговоры отцов о политике и войне.