– Лебон, – неожиданно прервал комиссара тонкий голос Моши, и все невольно посмотрели на него, решительно сжавшего кулаки. – Тут еще был лебон Акида. Вернее, он неожиданно появился, когда Нгала уже умирал на полу. Акида остановился над телом и сказал, что теперь смеяться будет он.

Джимми многозначительно крякнул и подтверждающе закивал, развернувшись к комиссару.

– Да, комиссар, был такой эпизод. Признаться, мне даже не по себе стало, так зло Акида это произнес.

– Осторожнее с лебонами, а тем более – с Акидой, – эффектно усмехнулась Аида, значительно вздернув дуги бровей. – Не то наведет на нас всех порчу!

Вот тут комиссар повел себя молодцом: по всей видимости, притомившись от агрессивного кокетства красавицы в присутствии ее собственного мужа, он решительно хлопнул себя по коленям и поднялся.

– Давайте не будем тянуть время, – сказал он. – Я попрошу господина Нгума выделить помещение, где я мог бы взять показания у каждого из вас – по очереди, начиная с гостей из России.

При этом он любезно улыбнулся лично мне. Джимми с готовностью кивнул, одновременно почти молитвенно сложив ладони на груди.

– Без проблем, комиссар! Но я очень попросил бы вас поскорее все провести. Сегодня сочельник, и у нас намечено большое торжество: на вечерней службе в городском храме я преподнесу в дар статуэтку Черной Мари…

– Наслышан. Как это окрестили газетчики: «Дары волхвов», – кивнул комиссар, мимолетно бросив взгляд на свои наручные часы. – Тем более давайте побыстрее все начнем!

Что ж, комиссар действительно провел наши допросы чрезвычайно быстро: ФИО, возраст, социальный статус и место жительства плюс краткое описание всего, чему ты был свидетелем. Естественно, меня он допрашивал чуть дольше, ко всему прочему уточнив цель моего визита.

– Вы приехали на сафари? – с видом знатока туристического бизнеса поинтересовался он с широкой улыбкой на лице.

Я, к его искреннему удивлению, отрицательно покачал головой:

– О нет, я чисто городской житель и не слишком люблю то, что называют дикой природой. Тигры, львы, баобабы – это по части моей мамы, она вся живет природой и ее проблемами.

– Значит, вы приехали просто обнять свою маму? – с усмешкой приподнял бровь комиссар.

– Точно! – решительно качнул я головой. – Обнять и вместе с нею справить Рождество. А что здесь плохого?

Комиссар пожал плечами и вдруг неожиданно широко улыбнулся, погрозив мне черным пальчиком:

– Знаю-знаю! Если турист не любит сафари, значит, любит красивых черных девушек. Но – осторожно! Не советую разгуливать по ночному городу. Все-таки вы, мистер, белый…

Последнее слово прозвучало с легким пренебрежением и даже сожалением о некоем совершенно очевидном ущербе.

Я вздохнул.

– Комиссар, я не собираюсь гулять по ночному городу. Говорю вам: я приехал проведать свою маму. Она у меня замечательная, и я ее очень люблю. Неужели в Танзании никто не любит своих мам?

Вместо ответа комиссар лишь весело, едва ли не до слез расхохотался, как над лучшей шуткой года, после чего резко завершил нашу беспечную болтовню, попросив рассказать все, чему я стал свидетелем в студии Джимми и что может представлять интерес для следствия.

Естественно и натурально, первым делом я рассказал о странной женщине, с головы до ног укутанной в черную хламиду, которая неподвижно стояла перед миниатюрой в зале номер два. Эта информация ничуть не заинтересовала комиссара, он лишь пожал плечами, отметил, что в городе подобные дамы не такая уж редкость – приезжают из глухомани, чтобы прикупить подарков и вернуться назад; почти тут же Мбове попросил меня продолжить рассказ. Тогда я поведал, как выскочил из студии, надеясь увидеть стремительно удаляющийся силуэт с кинжалом в руках, но вместо этого наткнулся на Акиду, который решительно зашел в студию и прошел прямиком в третий зал, как будто точно знал, что увидит там труп своего врага.