Вот и получилось, что господин Гюи до самой ночи бегал в поисках добрых людей, способных хотя бы помочь ему увидеться со стануэссой. В то же самое время люди сотника Дехру бегали в поисках ростовщика, чтобы его к стануэссе отвести. Таковы забавы богов или по крайней мере аютанского Валлахата.

Как бы ни было около девяти утра, почти сразу после раздачи тюремного завтрака, Лураций стоял в караульном помещении, где стражник скрупулезно осматривал довольно тяжелый саквояж визитера: два бурдюка воды, три бутылки эсмирского эля, большую бутылку вина и огромный сверток с едой. И отдельно платье, тунику и широкий отрез голубовато-серого батиста, которую можно использовать для самых разных нужд: и как полотенце, и, если надо, постелить поверх соломы или для каких-то иных, может быть женских нужд – так посоветовали сведущие в тюремных неприятностях знакомые. Разумеется, все это: и еда, и одежда, и прочие штучки, не говоря уже об эле с вином - все в пределах тюрьмы было запрещено. Тем более для заключенных с такими тяжким обвинениям. Однако Ферзай приказал пропустить, поэтому стражу ничего не оставалось как сказать:

- Треснет твоя девка от этого! Оставь нам хоть круг колбасы и вино! Употребим с большой охотой за ее здоровье! – он, скаля кривые зубы, засмеялся.

- Сам купишь. Вот, - Лураций зазвенел кошельком и положил на стол два серебряных кругляша по десять салемов. – И будь любезен, за ее здоровье и скорое освобождение.

Ростовщика пропустили, повели темным коридором, потом другим, освещенным тусклыми светильниками из козьих рожек. За поворотом стражник тяжко загремел ключами, открывая проход к самым охраняемым камерам. Слева длилась стена из крупных каменных блоков, без окон, угрюмая, как все в этом скверном месте. Справа зарешеченные камеры с мужчинами, ободранными, грязными, сурово взиравшими на странного гостя, сидя на такой же грязной соломе. Один даже бросил что-то ругательное и злобно сплюнул на пол. Видимо, ему, томившемуся здесь очень долго, не по нраву было видеть свободного человека ухоженной внешности, одетого в дорогой шелковый халат с золотистым кушаком.

И уже в конце этих неприятных по содержанию помещений господин Гюи увидел за решеткой очень знакомую женскую фигуру. Он даже вздрогнул и ускорил шаг, звеня бутылками в саквояже.

Эриса сразу узнала Лурация. Еще бы! Весь прошлый вечер и все утро она, помня обещание Дехру, ждала возлюбленного, при каждом скрипе решетки, при звуке шагов в проходе, вскакивая с соломы и надеждой глядя в проход. И вот он появился! Шел к ней быстрым шагом, почти бежал.

Они обнялись через решетку, ни слова ни сказав друг другу. Обнялись так страстно, что заскрипели стальные прутья и дрогнула металлическая дверь. Даже свет факела у закопченной стены, казалось, дрогнул. И Эриса тут же заплакала. Цепко оплела господина Гюи, притянула к себе и затряслась в душевных рыданиях.

- Девочка моя! – шептал Лураций, целуя ее губы, глаза, все лицо без разбора. – Все будет хорошо! Я все сделаю! Просто нужно немного потерпеть!

- За меня не волнуйся, - ответила она, наконец оторвавшись от него и размазывая слезы, от чего на щеках оставались грязные следы. – Я все вынесу, мой дорогой! Все, что мне назначено! Сколько потребуется! Плачу не от горя, а от того, что рада тебе. Знаешь, если бы меня сейчас отпустили отсюда, но там, на свободе не было тебя, то я бы не радовалась так, как сейчас.

- Как же все вышло так? – Лураций был растроган встречей с ней и еще больше ее последними словами. В горле стоял твердый ком, и ростовщик с трудом боролся с собой, чтобы тоже не пустить слезу. – Почему не бежала из города?! Надо было! Нужно было бегом на корабль и в Арленсию! Ведь я бы сразу отправился за тобой!