Мы предупредили Леру, что она не может заводить с участниками-олигархами романы. Во-первых, трое из них женаты, во-вторых, сразу выйдет наружу и начнется скандал. Для рейтингов неплохо, но канал шоу прикроет. И главное, она потеряет в глазах мужской аудитории привлекательность. Пока одна, она – предмет фантазий, потенциальный, хоть и недосягаемый, приз. Каждый зритель может о ней мечтать и считать своей.

Узнав фамилии олигархов, Лера покачала головой:

– Покровский? Валя Покровский?

– Так, – заполошился Морис. – Ты не можешь…

– Не волнуйтесь, Морис Асафович, – улыбнулась Лера. – Валя – про́йденный этап. Задумалась. – Пролетевший. Быстро-быстро.

Вот и тихоня, рано полысевший девелопер Покровский. Кто бы мог подумать?! Не я.

Правильно, что не стал психологом. Пришлось бы искать реальные мотивации человеческого поведения. А так я сам их придумываю – и мотивации, и поведение. Как захочу. Как мне привиделось.

Трудно быть богом. Одно утешает: быть не богом еще труднее.

Слонимский перезвонил через два дня – веселый, рокочущий, щекочущий голос в телефоне:

– Арзумский, тебе удобно сейчас? Не отрываю?

Отрывал, но я был готов оторваться.

– Смотри, я допросил всех девочек, причем одну из них вчера вечером лично, с пристрастием, – захохотал Слонимский. Перевел дыхание. – Так вот… Никто из них твою брюнетку не приводил.

Я был прав: моя девушка-наваждение соткалась из снега и растворилась обратно – в белый мягкий водоворот холодных звездочек. Красиво. Но грустно.

Я молчал. Ждал.

Кеша тоже подождал моих расспросов и, не дождавшись, сказал:

– Но они ее помнят, сразу заметили – яркая. Она пришла позже всех.

– Сама?

– Почему сама? – решил помучить меня Слонимский. – Возможно, она пришла с одним из мужчин. А ушла с тобой.

Я обдумал услышанное. Интересно.

– С кем? Там же вроде все знакомые.

– Не знаю. Человек десять мужиков было. Если не больше.

– А можешь узнать, с кем она пришла? Кто она? Как ее найти?

Пауза.

– Алан, – каким-то новым голосом сказал Кеша. Словно и не он. – Эк тебя… забрало. – Вздохнул: – Сам подумай: я что, буду каждого обзванивать и спрашивать: старик, как дела, кстати, ты у меня недавно был с девушкой, которая ушла трахаться с Арзуманяном, помнишь? Телефончик не дашь?

Да, глупо.

– Не горюй, – попросил Слонимский. – Суждено – найдется. А не найдется, значит, не суждено. Будешь без перламутровых.

Аэропорт Хитроу наполнил Марка Наймана ощущением заграницы. За раздвигающимися стеклянными дверьми Терминала 4 висел теплый немосковский апрель – сырость воздуха и предчувствие скорого солнца.

Его “Бомбардьер Челленджер 601” на девять человек был пуст: он прилетел один. Найман любил этот самолет. Купил давно – первым из трех, но не хотел с ним расставаться, и по Европе летал только на нем. Для более дальних полетов имелся другой – более дальний.

Из Хитроу Марк поехал на Итон Плэйс в Белгравии. Белые викторианские здания по периметру зеленого прямоугольника сквера, воздух, напоенный привилегированностью, словно здешние деревья выделяли не кислород, а деньги. Аня и девочки основную часть времени жили в поместье в графстве Суррей под Лондоном, и перед прилетом он попросил их приехать в лондонский дом, не хотел тащиться за город.

Марк перевез жену в Англию после юкосовского дела, и родившиеся здесь дочки плохо говорили по-русски. Говорили, конечно, потому что родители заставляли, и русская учительница с испуганными глазами и вечно виноватой улыбкой приходила трижды в неделю и мучила их диктантами из классики. Она старалась быть понезаметнее, слиться с бежевыми стенами особняка, одеваясь в пастельные тона, и ей это удавалось. Каждый раз, встречая ее на одном из пяти этажей, Марк с трудом вспоминал, кто она и почему здесь. Он был с ней вежлив, поскольку был вежлив со всеми, но не мог запомнить, как ее зовут.