«Пяти лет от роду, – отмечает один растроганный биограф, – он осуществил свою первую расшифровку: сравнивая выученное наизусть с напечатанным, он сам научился читать». В семь лет он впервые услышал волшебное слово «Египет» «в связи с обманчивым блеском фатаморганы» – предполагавшимся, но не осуществившимся планом участия его брата Жака-Жозефа, который был старше Франсуа на 12 лет, в египетской экспедиции Наполеона.

В Фижаке он учился, по словам очевидцев, плохо. Из-за этого в 1801 году его брат, одаренный филолог, очень интересовавшийся археологией, увозит мальчика к себе в Гренобль и берет на себя заботу о его воспитании.

Когда вскоре одиннадцатилетний Франсуа проявляет удивительные познания в латинском и греческом языках и делает поразительные успехи в изучении древнееврейского, его брат, также человек блестящих способностей, как бы предчувствуя, что младший когда-либо прославит фамильное имя, решает впредь скромно именоваться Шампольоном-Фижак; впоследствии его называли просто Фижак.

В том же году с юным Франсуа беседовал Фурье. Знаменитый физик и математик Жозеф Фурье участвовал в египетском походе, был секретарем Египетского института в Каире, французским комиссаром при египетском правительстве, начальником судебного ведомства и душой Научной комиссии. Теперь он был префектом департамента Изеры и жил в Гренобле, собрав вокруг себя лучшие умы города. Во время одной из инспекций школ он вступил в спор с Франсуа, запомнил его, пригласил к себе и показал ему свою египетскую коллекцию.

Смуглолицый мальчик, словно зачарованный, смотрит на папирусы, рассматривает первые иероглифы на каменных плитах. «Можно это прочесть?» – спрашивает он. Фурье отрицательно качает головой. «Я это прочту, – уверенно говорит маленький Шампольон (впоследствии он будет часто рассказывать эту историю), – я прочту это, когда вырасту!»

Не напоминает ли это о другом мальчике, который однажды так же убежденно и с той же маниакальной уверенностью сказал своему отцу: «Я найду Трою!». Но какими различными путями шли они к осуществлению своих детских мечтаний! Как различны были их методы! Шлиман был самоучкой чистейшей воды, Шампольон ни на шаг не отклонился от намеченного пути в овладении науками (кстати, он прошел этот путь настолько быстро, что обогнал всех товарищей по учебе). Шлиман начинал свои исследования, не имея никакой специальной подготовки. Шампольон – во всеоружии научных знаний своего века. О его образовании заботился брат. Он пытался сдерживать невероятную жажду знания, обуревавшую мальчика. Тщетно! Шампольона интересовали самые отдаленные вопросы, и он протаптывал тропинки ко всем Монбланам наук. В двенадцать лет он опубликовал свою первую книгу, название которой говорит само за себя: «История знаменитых собак». Отсутствие систематического исторического обзора мешало ему в занятиях, и он сам составил хронологическую таблицу, озаглавив ее «Хронология от Адама до Шампольона-младшего». (Старший брат отказался от своей фамилии, предчувствуя, кому из двух братьев суждено отбрасывать б́ольшую тень. Шампольон, называя себя младшим, намекал таким образом на существование Шампольона-старшего.)

В тринадцать лет он начинает изучать арабский, сирийский, халдейский, а затем и коптский язык[22] Заметим: все, что бы он ни изучал, все, что бы ни делал, чем бы ни занимался, в конечном итоге связано с проблемами египтологии. Он изучает древнекитайский только для того, чтобы попытаться доказать родство этого языка с древнеегипетским. Он изучает тексты, написанные на древнеперсидском, пехлевийском, персидском – отдаленнейшие языки, отдаленнейший материал, который только благодаря Фурье попал в Гренобль, собирает все, что только может собрать, и летом 1807 года, семнадцати лет от роду, составляет первую географическую карту Древнего Египта, первую карту времен царствования фараонов. Смелость этого труда можно оценить по достоинству, лишь зная, что в распоряжении Шампольона не было (да и не могло в то время быть) никаких источников, кроме Библии да отдельных латинских, арабских и еврейских текстов, большей частью фрагментарных и искаженных, которые он сравнивал с коптскими, ибо это был единственный язык, могущий послужить своего рода мостиком к языку Древнего Египта и известный потому, что в Верхнем Египте на нем изъяснялись вплоть до XVII века.