По улице плывут сиреневые утренние сумерки; стены домов неравномерно размечены желтыми прямоугольниками освещенных окон. Остро пахнет выпавшим ночью снегом, под ботинками хрустит гранитная крошка… или что там нынче сыплют на тротуары против гололеда? Раскланиваешься (именно раскланиваешься – совершенно естественно и без капли манерности) со смутно знакомым старичком в винтажном пальто с каракулевым воротником и шапке-«пирожке». На поводке у старичка – такая же старая такса в зеленом вязаном комбинезоне: толстая, одышливая, с почти седой шерстью на морде. Удивительно, но в глазах у обоих – что собаки, что хозяина – нет и следа дряхлости, усталой обреченности и ожидания скорого, неизбежного конца. Наоборот, они блестят тем шальным задором и восторгом жизни, какой, наверное, доступен лишь таким вот пожилым существам, у которых многое уже позади. «Жизнелюбие восьмидесятого левела», – приходит в голову странная мысль. Попробуй тут не улыбнись!

Настроение подскакивает сразу на несколько пунктов. Его не способны ухудшить ни маршрутка, стылая, как холодильник морга, ни забитый до предела вагон метро, с размаха бьющий в нос тяжелым кулаком пота и парфюма. (Похоже, ничего не изменилось со времен Средневековья – люди по-прежнему стремятся перебить сильными запахами смрад немытого тела. И по-прежнему почти безрезультатно.) К тому же в наушниках поет что-то приятно-ненавязчивое, отсекая внешние звуки, а на «читалке» – долгожданное завершение трилогии Янгеров «Порой мерзавцев слишком много». Умеют же люди писать! Немудрено и проехать свою станцию, затерявшись между строчек.

В бизнес-центре уже вовсю кипит жизнь – мелькают пиджаки и сорочки, юбки и блузки (светлый верх, темный низ – элегантная тоска!) офисных служащих, кое-где разбавленные форменными костюмами курьеров, почтарей и даже подателей скромных радостей мирских – разносчиков пирогов и пиццы. Раненько кто-то начинает…

Привычно кивнув охраннику на КПП, одновременно шлепаешь магнитной карточкой пропуска по датчику турникета, а потом не глядя отстукиваешь на клавиатуре вызова лифта свой одиннадцатый этаж. Против обыкновения, створки раскрываются почти сразу же. Подпеваешь финальным аккордам песни в наушниках и, кажется, делаешь это чуть громче, чем нужно: курносая блондиночка напротив – хм, лицо незнакомое. Новенькая? – беззвучно хихикает, прикрыв рот вязаной варежкой. О серебристые от инея кончики ворсинок ее меховой ушанки, кажется, можно уколоться, а сама девчонка мило краснеет от мороза пополам со смущением. Подмигиваешь ей и шепчешь одними губами: «Рок-н-ролл!», широко улыбаясь. Блондиночка обозначает кивок, улыбаясь в ответ. Ноздри щекочет острый запах свежесваренного кофе из стаканчика в ее руке. Хочется чихнуть – звонко, от души, на всю кабину. Кажется, ты наконец-то начинаешь понимать смысл нюхательного табака…

Блондиночка выходит двумя этажами ниже. Проводив взглядом ладную фигурку в короткой приталенной дубленке – нет, все-таки стоит выяснить, что это за девчонка, – ты наконец-то достигаешь своей цели. Вот оно – место, на котором мы проводим, если верить ученым, до четверти жизни. Наша каторга и дурдом. Наши авгиевы конюшни и подводная лодка, с которой не сбежать. Наши Фермопилы и Перл-Харбор. Место величайших разочарований и грандиознейших триумфов. Смертной рутины и сокрушительных брейнштормов. Нервных срывов и гениальных озарений. Место, в котором сполна познаешь дискретность времени, цену людской благодарности и мимолетность… всего.

Работа, благослови ее бог.