Внутри Семенова наверняка обитает что-то совсем настоящее, не имеющее нужды в словах. Потому и не может он толком выразить, чем так заинтересовал его этот «оператор». Так у всех. Пока Нечто, зародившееся глубоко внутри, всплывает к устам сквозь слои бессознательного, так столько на себя навешает океанского мусора, что из уст уже черт знает что льется, никакого отношения к оригинальному Нечто не имеющее. Так у всех. Говорят, у пробужденных не так, но мы-то с Семеновым просто люди. Нам самим приходится создавать себе смыслы.

Впереди, тем временем, словно рассвет забрезжил, но не красный, а ярко-белый. Нормальный солнечный свет, который я так люблю – и это вовсе не лампа настольная на столе Бога, сидящего у компа, как уверяли какие-то сектанты, кажется – «светочи», ни больше, ни меньше. Большой настоящий свет сначала неловко, потом все напористее, боролся с редкими «колхозниками» на круглых боках метро. Наконец, утлый винтаж отступил, предоставил слово природе, и солнце ворвалось в тоннель, который вдруг раз – и закончился. «Вагнер» выскочил на поляну и встал, причем достаточно резко. Экран, вмонтированный в переднее кресло, показал закрывающиеся за нами широченные створки ворот. Подземная часть похода подошла к концу.

Впереди был лес, слева был лес, и справа тоже был лес, но редкий, просматриваемый насквозь. Мне показалось, что мы вроде как на вершине пригорка, легко поросшего березой. Это было не совсем понятно, потому что, пока мы мчались внутри каменной трубы, никакого подъема не чувствовалось.

Значит, мы не на пригорке, мы на краю обрыва. Я еще раз глянул в экран: сзади скала, как скала, ни шагу назад.

– Семенов, – сказал я, – ты что, мерзавец, спалил не только себя, но еще и выход из секретного тоннеля?

Да какая там секретность, все московские диггеры знают про эти выходы. Вот эти улыбающиеся рожи тоже, наверное, диггеры.

Перед машиной стояли люди. Похожие на серых фермеров без лицензии, мужички числом человек десять… да, ровно десяток, как яиц в магазине, только без прессованной из макулатуры упаковки, стояли полукругом, глядели на нас и улыбались, одетые кто как. Пошлее этого «кто как» могли быть только модные нынче кокошники со светодиодами.

– Я не палил ничего, – угрюмо сказал Семенов, но я не обратил внимания ни на слова, ни на тон.

Вставить-то аналитику все равно требовалось. Ведь похоже было на то, что нас здесь ожидали. Вот хоть зарежьте меня, хоть сотрите с «винчестера», но я точно был уверен, что ждали. Дружелюбно ждали, без дубинок и шокеров, но ведь ждали, засранцы, ждали! Они ждали, что я тоже сейчас выскочу им навстречу с широченной улыбкой от уха до уха, и брошусь на шею вон тому, в центре. Неужто это и есть сам «оператор» Линдер? Да, бородатый, но они все бородатые, эти гуру! Что ни гуру, то бородатое. Ни одного не видал еще бритого. Еще бы, ведь в бороде сила, как у Хоттабыча. Все бородатые, и все улыбаются. Сами серые, а улыбки белые. Это они специально, чтобы понравиться на контрасте, психологи хреновы, щас получите у меня.

– Получишь и ты по ушам за самодеятельность, – пообещал я Семенову, и открыл дверь.

«Вагнер» был высок, с хороший джип, выходить из него было удобно. Именно выходить, а не вылезать. Мне это нравилось, я вообще в последнее время привык к удобствам, гарантированным должностью, и в этой должности не было пресмыкающегося глагола «вылезать». Ловко сойдя с кресла, я ступил на траву одной ногой, потом другой, потом взялся за дверь… нет, не стану закрывать, я что – телохранитель, что ли. Или хлопнуть в сердцах, дабы спужались? Не знаю, чего там вы от меня ждете, смешные серые бородачи, но торопиться я к вам не стану, подержу паузу.