Ее косы парили, словно в невесомости, сияние бабочек ослепляло.

Стоп. У меня есть глаза, чтобы ее видеть, уши, чтобы слышать, значит, я не растворилась!

И я подала руку…

Лес. Величественный, спокойный, древний. Деревья смыкаются в вышине, переплетаются ветвями, кронами. Сумрачно. Мох, кора под щекой, жучок ползет по пальцу.

Я смотрела на свои кисти, такие белые на фоне лесной палитры, следила, как тонкие лапки шустро уносят насекомое в безопасность, в лесную подстилку. Рядом со мной сидела Ядвига, ее платье больше не сияло, оно сливалось по цвету со мхом, корой и пестрело по подолу мелкими желтыми цветками.

На мне оказалось такое же.

– Я умерла.

– Да.

– Где я?

– На пути назад.

– Куда – назад?

– К себе, девочка. Домой.

Ядвига улыбнулась. Коснулась ладонью мха, и от кончиков ее пальцев побежали искорки, зажгли белую гирлянду на елке. Огоньки пропадали в зелени, вновь появлялись, разбегались вдаль и в стороны, озорно подмигивали, убегая глубже в чащу. Ядвига убрала руку, во мху остался сияющий отпечаток. Я повторила.

Ладонь погрузилась в мох, точно вросла, тепло прилило к коже, я почувствовала пульс.

Нет, не свой. Леса.

Живого организма, большего, чем я видела раньше, большего, чем я знала. Тонкие нити мицелия переливались, как будто я могла смотреть сквозь почву – вероятно, так оно и было. Над головой ухнуло, посмотрела вслед улетающей птице – и за ней тянулся шлейф.

– Это галлюцинации?

– Если так подумать, то и меня нет, верно? Плод воображения. – Ядвига рассмеялась. – Это ты прозрела. Из-за козней Первородных бегаешь, мир спасаешь, вместо того чтобы жить как положено, в единении с лесом. Ты ведь едва взглянула на свой дом, едва прикоснулась к разуму зверей – и полетела дальше. Пойдем, поглядишь наконец на свое царство.

Под нашими ногами тускло светились следы животных, пешие тропы. Где заяц проскакивал, где волк рыскал, где лось продрался сквозь заросли. Деревья, а в них сок. Я касалась стволов, чувствовала, где больное дерево, где полное силы. Слышала биение звериных сердец…

Как много было скрыто от меня.

– Потому что ты была живая. – Подол платья Ядвиги струился, подобно воде, ни за корягу не зацепится, ни за кустик. – У живых другой взгляд. Иногда им нужно умереть, чтобы прозреть. Это только начало.

Ее босые ступни оставляли тусклые следы, как и мои шаги впечатывались в тело леса, пересекались со следами животных. Каждый шаг, словно стежок в полотне, вплетался в затейливый, неповторимый узор.

– Начало пути куда?

– Не знаю, это ведь твой путь. Одно точно – пару железных сапог ты уже истоптала. А может быть, и две.

– Всем Ягам так тяжело?

– Моя жизнь была спокойной, не то что твоя, Янина. И каждая Яга по-своему живет. Другое дело, что такой, как ты, прежде не бывало.

Обсуждать свою уникальность не хотелось. Спокойствие, которым одарила безмолвная вечность, все еще пребывало со мной. Я впитывала лес и отдавала часть себя.

Мы шли, не нарушая гармонии, в полном молчании, и молчание было самой естественной вещью на этом свете. Никто не терзался неловкостью, не хотел заполнить тишину своим голосом. Мы… я замолчала, чтобы услышать. Замедлилась, чтобы увидеть.

Озерцо – не больше прыжка Бальтазара, – скорее лужа на нашем пути. И рядом второе, равное. В них виднелись клочки неба, порванные кронами деревьев. Будто глаза погребенного великана смотрели из земли, небо тонуло в них, а они – в небе.

– В очи леса ты глянь, живущая в чаще, – шепнула Ядвига.

Заглянула в первое око. Светло в нем оказалось, отражались солнечные лучи и я: волосы заигрывали с солнцем, блестели рыжими искрами, глаза ярче, чем есть, – зеленые до нереальности, и бельма нет. Я улыбалась в отражении.