Волчий вой, протяжный и громкий, будоражащий, иссушающий, страшный…

5. Глава 5

Чем дольше мы находились в этом доме, тем теплее он мне казался.

Все три дня, что мы жили здесь, дом постепенно раскрывался мне.

Уборка, несколько ведер краски и пара новых ярких ковриков изменили пространство так сильно, будто кто-то взмахнул волшебной палочкой.

Вот только Энк…

Малыш начал меня беспокоить все сильнее. Вечером все труднее было уложить его спать, и сон его стал неглубоким, поверхностным, он просыпался среди ночи, вставал в полный рост на кровати и все время пытался выйти за дверь. Теперь на засовы я закрывала не только пудовую дверь, но и окна, но уже не для того, чтобы спрятаться от того, кто мог поджидать снаружи, а для того, чтобы обезопасить того, кто находился внутри…

Но днем…днем забывались все ночные страхи: он играл, ходил со мной в магазин внизу, в деревне, помогал поливать деревья в саду и с большим аппетитом уплетал все то, что я ему готовила.

До этого дня.

Энк с большим удовольствием уснул на подушках, которые я разложила на солнышке, чтобы они прогрелись, напитались жарой. Я натянула над ним небольшой тент и вытащила огромный таз со свежепостиранным бельем, чтобы высушить на заднем дворе.

— Тебе пора съезжать, — жесткий голос сзади напугал страшнее выстрела в ночи.

От удивления, страха, неожиданности я выронила таз и с некрасивым плюхом он упал прямо мне под ноги.

Я развернулась на голос. В проеме двери стоял он – мой незваный сосед. Я не видела его ни разу с той памятной первой ночи, и уже начала было сомневаться в том, что он действительно существует. Но нет – он совсем не был духом, фантомом, плодом разгулявшегося воображения. Спортивные трикотажные брюки подчеркивали его развитую мускулатуру, просторная футболка без рукавов демонстрировала излишки мышечной массы. Татуировки, красиво облегающие каждый мускул, придавали его и без того мощному образу брутальный вид и ощущение опасности.

Под ложечкой что-то засвербело, зачесалось. Захотелось одновременно и отшатнуться от него, и сделать шаг навстречу, потрогать смуглую дубленую кожу, проверить ее твердость. Во рту образовалась слюна, как от вида сладкого пирожного с лимонной кисловатой начинкой.

— Забирай ребенка и сваливай отсюда.

Он так сильно прищурился, что длинные ресницы почти касались щек. Казалось, будто под этими черными стрелами протекает бирюзовая река, но увидеть ее, заглянуть в ее отражение – удел только сильных, или очень близких, а потому сейчас он смотрел на меня с прищуром, сжав губы.

Несмотря на то, что все эти дни и часы я усиленно готовилась к нашему разговору, сейчас отчего–то казалось, будто бы язык присох к нёбу. Увидев мою оторопь, мужчина подошел ближе. Встал на расстоянии выдоха и вдруг распахнул свои глаза, будто бы стараясь вобрать в себя все, что находится перед ним – всю меня с ног до головы, кусочек бирюзового неба, солнечные листья на деревьях позади.

Меня же словно молнией прошибло, даже волоски на руках встали дыбом. В жарком воздухе резко повеяло предгрозовой прохладой, запахло озоном, и сверху кашлянул-каркнул невесть откуда взявшийся ворон.

Я же смотрела, смотрела, тонула и не могла выплыть из глубин глаз незнакомца – странных светлых омутов, похожих на первый лед на озере, который появляется в ноябре. Его глаза, почуяв мою слабость, будто расширились, пожирая все пространство вокруг. Мой страх, мой ужас, - все кануло куда-то в бездну, и осталось только это – странное, покалывающее на кончиках пальцев электричество, да бой сердца в ушах, что забилось неистово, взволнованно, запойно.