Предположу, что не только шторы задвинуты наглухо, но и жалюзи опущены вниз. Один единственный источник света - тусклая декоративная лампа в углу, освещал лишь один предмет – себя, ну, может, ещё сантиметр пространства вокруг. 

Воронцов - точно упырь, только они днём сидят в темноте, им так комфортней.

7. Глава 7

Наощупь двигаюсь вглубь комнаты, жду, когда глаза привыкнут к темноте и станет хоть что-нибудь видно. Воронцов тоже как назло молчит. Он сам-то где? Сидит за столом в кресле, наблюдает, как я, топая по одному месту носком несколько раз, прокладываю себе дорогу? Да, потешно, наверное, смотрюсь со стороны. Хотя как в таких потёмках можно что-нибудь разглядеть.

Кожей ноги в районе икры по касательной задела что-то мягкое. Наклонилась, пощупала и решила: «Вот оно, моё спасение – диван».

Присела. Блин, что-то не то! Высоко и неудобно. Поёрзала. Моя попа прямиком угодила на… свёрнутый плед?

 Озарение, куда я примостилась, спустилось на мою голову как гром среди ясного неба, после того, как подо мной «свёрнутый плед» сначала тяжко вздохнул, а потом заговорил человеческим голосом:

— Что ты творишь?!

Засада! Как ужаленная отскочила в сторону и со всех ног рванула. Если бы мне на пути не встретился какой-то высокий и тонкий предмет, очень похожий на палку, вместе с которым я чуть не завалилась, наверняка бы лбом врезалась в стену.

— Анастасия, да ты, оказывается, садистка. Сначала накормила так, что я еле дышу, а потом пришла и давай на животе весело прыгать, вернее, почти на животе, — проворчал Воронцов и включил свет.

Та палка, с которой я обнималась, оказалась торшером, теперь уже сломанным. Отставив его в сторону, попыталась оправдаться перед Маратом.

— Я не специально, не видела, что ты лежал на диване. И я не прыгала, а поёрзала, как-то на автомате так вышло, чтобы почувствовать, что лежит подо мной, — говорю я и сама себе не верю.

Конечно, когда выключен свет, можно что угодно и кого угодно не разглядеть, но как не понять, что ты на живого человека уселась?

— Ладно, проехали, — Воронцов бодро принял вертикальное положение, наклонами головы в разные стороны размял шею и сел в кресло за письменный стол. — Присаживайся, я тебя слушаю.

Вынула из канцелярского стакана карандаш, верчу его в руках, внимательно разглядываю, как диковинку, и никак не соображу с чего бы начать.

— Марат, я согласна на всё, но от ресторана не откажусь, — выпалила я, так и не придумав красивую речь.

— Прямо-таки на всё? — приподнял бровь Воронцов.

— Да, — невозмутимо ответила я, словно не заметила в вопросе подтекст, но, конечно же, сразу уточнила, на что именно соглашаюсь. — Я останусь жить в доме, и всех без исключения мужчин на свете буду обходить стороной, но ресторан – это моя мечта. Марат, у тебя же тоже наверняка так случалось, что ты настолько сильно чего-то хотел, что когда думал об этом, душа замирала?

По-моему, с душой я загнула. Какая душа у упыря?

— Было, конечно, — сказал Воронцов, да настолько серьёзно, что я удивилась. — Более того, то желание, о котором ты говоришь, у меня и сейчас есть. Только я точно знаю, то, чего я так желаю, на хер мне не сдалось.

Блин, как бы мне от любопытства не лопнуть. Чего же так хочет Марат? Если от одного упоминания у мужчины кадык вверх-вниз запрыгал, лицо побагровело, а взгляд превратился в безумный. Вот это страсть. Одержимость, я бы даже сказала.

Воронцов возжелал себе сотню девственниц? Мировое господство? Что?

— Марат, а с чего ты взял, что желаемое тебе помешает? Поддайся наконец искушению и возьми, что хочешь, а?