Тру ладони, словно хочу согреть их, хотя они и так горячие. Сажусь ближе. Бережно достаю руку из бандажа. Девушка морщится, но не воет и не плачет. Лишь яростно кусает губы, стараясь не хныкать вслух.

– Я никогда в своей жизни ничего не ломала, – тихо признаётся она. – Не думала, что это так больно.

А я ломал. В основном руки. И частенько разбивал костяшки пальцев. В драках. Это было давно. Говорить об этом мне тоже не хочется.

Выдавив немного мази на её локоть, начинаю водить пальцами по припухшей области. Отёк уже приобрёл болезненно-фиолетовый оттенок и выглядит не очень хорошо. Вряд ли спадёт за пару суток.

– Ты правша или левша? – спрашиваю я, продолжая наносить мазь.

– Левша, – отзывается Богдана.

– Да уж... Не повезло.

– Я справлюсь!

Поднимаю глаза к её лицу. Девчонка вскинула подбородок, пытаясь выглядеть стойкой и бесстрашной.

– Для двадцатилетки ты слишком волевая, – ухмыляюсь.

Вообще-то, это комплимент, и я не собирался её обижать, вот только Богдана, видимо, подумала иначе.

– Говоришь так, словно тебе пятьдесят. И ты весь такой умудрённый опытом, – фыркает она.

– Мне тридцать, – спокойно отвечаю я.

– Отлично. А откуда знаешь, сколько мне?

– Это несложно выяснить, – отвечаю расплывчато. – Можешь немного повернуть руку вот так?

В попытке добраться до внутренней стороны локтя, неуклюже надавливаю на больное место. Богдана почти подпрыгивает и, зажмурившись, шипит от боли.

– Господи... Неужели там просто трещина?

– Чёрт... Я не хотел. Прости, – бормочу извиняющимся тоном. – Давай закончим на этом.

Осторожно убираю её руку обратно в бандаж. Приношу стакан воды, и Богдана принимает таблетки.

– Есть какие-то новости о моей сумке? – интересуется она, когда я сажусь напротив неё в кресло.

– Нет. Сумки нигде нет. Завтра утром в доме заменят замки и сигнализацию.

Богдана обречённо качает головой.

– Во мне борются желание позвонить маме и всё рассказать и нежелание портить ей отпуск.

– Звонить никому не нужно, – говорю немного резче, чем хотелось.

Ведь отец наверняка сразу наберёт меня. А я не готов так часто слышать его голос.

Когда был ребёнком, папа был мне нужен. Но его не было... А теперь я ненавижу в нём буквально всё.

– Хорошо, не буду, – девушка отводит взгляд, вновь скользит им по гостиной. – Я поеду к подруге. Переночую у неё, – говорит она, не глядя на меня.

– Здесь есть свободная спальня, – в моём голосе откуда-то появляется хрипотца. – А ещё я заказал пиццу.

– В «Квикли»? – с улыбкой уточняет Богдана. – Надеюсь, пепперони?

– Гавайскую, – ухмыляюсь. – Но я тебя услышал. Любишь поострее, да?

Её глаза расширяются, и она громко сглатывает. А я понимаю, что мой вопрос прозвучал с неожиданным подтекстом.

– Просто пепперони самая популярная... – мямлит девушка и вновь отводит взгляд. – Гавайская тоже супер. Вообще-то, я работаю в «Квикли».

Что ж... Я знаю! И всё ждал, когда она в этом признается.

– И как тебе? Нормально платят?

– Не очень, – её губы вздрагивают в улыбке. – Но мне оставляют хорошие чаевые.

– Я не удивлён, – пробегаю глазами по её телу.

Стройная как тростиночка. С маленькой грудью, но аппетитными бёдрами. Очень симпатичная блондиночка. На ангелочка похожа.

Полная противоположность тем, с кем обычно я сплю.

– Ну так что? Ты останешься?

– На пиццу? – её щеки снова розовеют.

– И на ночь, – ещё больше вгоняю её в краску.

– Если я тебя не сильно напрягу, то да, останусь. Не представляю, как смогу добраться сейчас до подруги. И не хочу, чтобы ты отвозил меня, уже поздно.

Она лепечет это всё на одном дыхании, поглядывая на меня с робостью котёнка. Я молчу и просто смотрю на неё. И мой взгляд непроизвольно продолжает скользить по её телу то вверх, то вниз. Красивое лицо, гибкая шея, небольшая грудь, стройные ножки...