– Она тебя… сильно любит?

Вопреки своей естественной сдержанности он простодушно рассмеялся:

– Когда я чего-то добьюсь, сделаю себе имя, получу лучшую практику в Эдинбурге, может, тогда и полюбит! А пока достаточно того, что я…

Он замолчал.

– Я рада, – пробормотала она. – Я правда рада за тебя. Когда-нибудь, я знаю, она будет очень гордиться тобой.

За ночь дождь прекратился, буря утихла. Сидя в автомобиле, который вел Хэмиш, помощник доктора, Дункан на рассвете покинул Линтон. Как и большинство истинных уроженцев долины, Хэмиш с большим подозрением относился ко всем незнакомцам.

– Мне сказали, ты поступаешь в колледж, – буркнул он, чем и было исчерпано все общение за всю полуторачасовую поездку.

Дункана вполне устраивало молчание. Теплое отношение, которое он встретил в доме доктора, странным образом отрезвило его. И все же, когда они въехали на окраину старого, с шиферными крышами, города у моря и на фоне восточного небосклона нарисовались остроконечные, в готическом узоре силуэты зданий университета, он не мог не испытать трепет восхищения.

В каком-то пьянящем восторге он бродил по территории университета. Студентов было немного, так как семестр начинался только через неделю. В своем нынешнем уединении древние строения с их затененными галереями, коротко подстриженными газонами и гулкими четырехугольными дворами создавали атмосферу величия и покоя.

Когда часы колледжа пробили девять, к Дункану вдруг вернулось чувство реальности. Застегнув пиджак на все пуговицы, он вскинул подбородок и направился к дому декана. Этот особняк был настолько внушителен, что Дункан заколебался, но затем решительно позвонил в звонок и через мгновение уже сидел, сжимая фуражку на колене, в богато обставленном кабинете с красным ковром. Наконец дверь распахнулась и вошел доктор Инглис.

– Итак? – спросил декан, и выражение его лица было не слишком обнадеживающим. Аккуратный маленький человечек с крошечной бородкой, золотым пенсне и стального цвета волосами, тщательно разделенными посередине на прямой пробор, он имел вид, соответствующий главному врачу больницы Виктории и президенту внушительного нового Фонда Уоллеса в Эдинбурге. Но, несмотря на внешнюю самодостаточность, в его глазах читалось легкое беспокойство.

Вскочив на ноги, Дункан выпалил цель своего визита и свое имя.

– Добро! – Декан занял свое место за столом из красного дерева и жестом пригласил Дункана сесть. – Как правило, я не принимаю студентов в это время, но… – он взял лежавший перед ним лист бумаги, – только вчера я получил письмо о тебе от полковника Скотта.

Сердце Дункана подпрыгнуло; но прежде чем он успел заговорить, декан продолжил:

– Хотя я сочувствую таким устремлениям, как твои, мой долг предупредить тебя.

– Но, доктор Инглис… – прервал его Дункан.

Декан поспешно поднял палец:

– Каждый год армия амбициозных молодых людей вторгается в этот колледж. И каждый год, мой дорогой юный сэр, мы становимся свидетелями прямо-таки битвы не на жизнь, а на смерть! Только самые выдающиеся таланты имеют шанс добиться успеха в конкурсе Локхарта. Подумай только – на семь сотен кандидатов всего три стипендии!

– Я подумал, – сказал Дункан.

Декан развел руками:

– Тогда предположим, что ты имел полную возможность и достаточно средств, чтобы получить квалификацию врача. Ты учел свои физические ограничения? – Он с сочувствием посмотрел на руку Дункана. – Разве тебя не загнали бы на зады этой великой профессии, в какой-нибудь темный уголок, скажем, в управлении общественного здравоохранения, где твоим уделом была бы пыльная канцелярия, никому не нужный стол?